Юрий Рытхэу - Конец вечного безмолвия

Она принесла с собой узел с остатками свадебного пиршества и две бутылки сладкого вина, которое в яранге Тымнэро никогда не пробовали.

Все это угощение она с помощью Тынатваль разложила на низком деревянном столике у бревна-изголовья.

— Мы здесь продолжим нашу свадьбу, — весело сказала Милюнэ.

Тымнэро смотрел на нее и отмечал про себя, что она не загордилась и помнила о своих родичах. Похоже, что и муж ничего, пока стеснительный, что у тангитанов большая редкость.

Он скромно и неловко сидел на китовом позвонке и пытался играть с девочкой.

— Тихий чего-то он у тебя, — заметил по-чукотски Тымнэро.

— А мне он и такой хорош! — задорно ответила Милюнэ. — Да если бы вы знали, какой он человек!

Булатов беспомощно улыбался, не зная, как себя держать в яранге.

— Работать у Тренева теперь не будешь? — спросила Тынатваль.

— Да вот вчера большой начальник пожелал, чтобы я служила в правлении, — с оттенком хвастовства сообщила Милюнэ.

— Далеко пойдешь, если и впредь так будет, — задумчиво произнес Тымнэро. Однако в его словах была надежда и сердечное пожелание.

Милюнэ осторожно налила из темной бутылки красного вина и сказала:

— Вы только попробуйте! Это так вкусно. Тымнэро и Тынатваль пригубили и в один голос похвалили:

— Сладко!

Милюнэ засмеялась и сказала:

— А надо говорить: горько!

— Это почему? — удивился Тымнэро. — Ведь сладко же!

— Таков тангитанский обычай. Вчера, когда мы собрались на женитьбенный пир, только поднесли — ко рту первые чаши, как вдруг самый главный заорал: горько! Думали — чего-то не то налили ему или не нравится веселящая вода. Ну, мне Булат мой объяснил: надо поцеловаться.

— Правда? — с изумлением воскликнула Тынатваль. — От этого сладко?

— А ну я скажу "горько"? — озорно произнес Тымнэро.

— А я возьму и поцелую Булата, — с улыбкой сказала Милюнэ и потянулась губами к окончательно смутившемуся Булатову.

Лица молодоженов слились в одно, они приникли губами друг к другу и даже зажмурились от удовольствия.

— Какомэй! — сказал с придыханием пораженный Тымнэро.

— Кыкэ вынэ вай! — с благоговением прошептала Тынатваль.

— Вот какой сладкий тангитанский поцелуй, — с улыбкой сказала Милюнэ, и в ее словах была такая глубокая радость, будто она стала маленьким ребенком, который смеется при виде простого солнечного зайчика.

В яранге пробовали необычные праздничные тангитанские кушанья, похваливали их, искренне радовались счастью своей родственницы, но в этом безоблачном небе все же была какая-то дымка, и Милюнэ, прощаясь, вдруг с тоской сказала:

— Только мне все время кажется, что это какой-то чудный сон… Все время боюсь проснуться!

Среди ночи Тымнэро показалось, что за стенами яранги кто-то ходит, слышатся приглушенные голоса.

— Эй, Тымнэро!

Это был Анемподист Парфентьев, дальний родич Вани Куркутского.

От крохотного пламени по темным стенам яранги замотались огромные тени. Головы изгибались на самом верху, у дымового отверстия, и рядом с ними торчали остроконечные штыки винтовок.

— Работа, оннак, есть… Обещались хорошо заплатить.

— Что за работа? — спросил Тымнэро.

— Могилу, мольч, копать надо, — ответил Парфентьев.

— Зачем в темноте? — удивился Тымнэро. Струков о чем-то с раздражением спросил Парфентьева. Тот ответил, и тогда Струков нагнулся и зашептал так строго, что Тымнэро все понял:

— Если ты, дикая морда, сейчас же не вылезешь из своего логова, мы тебя штыком оттуда выковыряем!

Тымнэро сам удивился, как быстро он выполз из-под полога.

Анемподист Парфентьев шел впереди, указывая дорогу на кладбище, за ним тянул нарту с инструментом Тымнэро, затем шел Струков, а уже позади в темноте терялись вооруженные милиционеры.

Над самым обрывом остановились и принялись копать.

— Быстрее, быстрее! — торопил Струков, поглядывая на карманные часы, которые он вынимал из глубин серой шинели.

Когда уставал Тымнэро, за лом и кирку брались милиционеры и Парфентьев. Вроде было готово, и Тымнэро сказал об этом Парфентьеву. Однако Струков не согласился и велел расширить яму почти вдвое против обыкновенной. Когда над Алюмкой проклюнулась заря и словно кто-то сдвинул в сторону черный колпак ночи, яма была готова.

— А теперь пошли с нами, — торопливо сказал Струков и показал на нарту: — Тащи это.

От устья Казачки повернули влево, поднялись до моста и перешли на левый берег.

Возле высокой дернистой стены сумеречного дома остановились, и Струков приказал Парфентьеву и Тымнэро подождать здесь.

Милиционеры с начальником ушли.

Тымнэро слышал собственное сердце: оно колотилось гулко, сильно.

Сначала блеснул огонек, потом светлое пятно От фонаря заметалось по свежему, выпавшему в начале ночи снегу. Толпа людей отделилась от земляной стены и направилась к лиману, Струков кивнул:

— Следуйте за нами.

Тымнэро успел рассмотреть двух несчастных. Они шли опустив головы. И вдруг в голову ударило: вот сейчас эти люди уйдут из жизни. Навсегда! Тымнэро почувствовал, как под малахаем у него от ужаса шевелятся волосы. Ноги подгибались, и он несколько раз споткнулся, пока не упал на замерзшую до каменной твердости землю.

Струков обернулся и недовольно, приглушенно спросил:

— Что там?

— Тымнэро пал, — скучно ответил Парфентьев.

— Как — пал? — удивился Струков.

— Ослабел, оннак.

— Поднять его, сволочь такую! — крикнул Струков, подбежав к лежащему на земле Тымнэро.

Тымнэро поднялся сам, дивясь, откуда у него взялись силы.

Арестованных повели к прибрежным скалам, торчащим над устьем Казачки.

Красная заря уже превратилась в робкий рассвет, и кое-что можно было разглядеть.

Спотыкающихся арестованных поставили у камней. Только теперь Тымнэро рассмотрел, что у них крепко связаны руки. Один из милиционеров надел им на головы мешки из-под американской крупчатки. Все тангитаны действовали с такой деловитостью, что Тымнэро с ужасом убеждался, что для них эта работа привычная, хорошо знакомая.

С мешками на головах арестованные уже меньше походили на людей. Выстроившись в ряд, отряд произвел залп, и расстрелянные как подрубленные повалились вперед.

— Давай сюда нарту!

Так вот для чего им нужна была нарта Тымнэро!

Он покорно подтащил варту к телам. Двое милиционеров ловко погрузили расстрелянных, и Струков начал понукать:

— А ну вперед! Быстро тащите!

Обратно шли тем же путем — берегом Казачки, затем спустились у дома уездного правления к лиману. Тымнэро почудилось, что в доме начальника колыхнулась белая занавеска, но глядеть особенно некогда было.

Доехали до вырытой могилы.

Легкий снежок запорошил коричневую мерзлоту.