Юрий Рытхэу - Конец вечного безмолвия

— Товарищи, — продолжал Безруков. — Сегодня мы должны пополнить подпольный революционный комитет.

Хваан встал.

— У меня есть предложение ввести в подпольный революционный комитет следующих товарищей: Александра Булатова, Семена Гринчука, Мефодия Галицкого, Якуба Мальсагова, Аренса Волтера, Николая Куликовского, Василия Буче-ка и Василия Титова.

— Товарищ Хваан назначается командиром народной охраны, — сказал Безруков. — А теперь, товарищи, быстро расходиться. По одному, по двое.

Они выходили мимо застывшей, неподвижной Милюнэ, проскальзывали и исчезали в залитом мерцающим светом пространстве.

Когда Милюнэ вернулась в комнату, там еще оставались Безруков и Хваан. Она совсем забыла, что их надо накормить! Она скинула кэркэр и принялась быстро собирать на стол.

За чаепитием Безруков спросил:

— Расскажи-ка, Машенька, как тебе удалось списать телеграмму?

— Вечерами, когда все уходят из канцелярии, я мою полы, — принялась рассказывать Милюнэ. — И стала примечать — в том железном ящике, где лежат важные бумаги, у них часто остается ключ. И все оттого, что вместе с бумагами начальник держит бутылку дурной веселящей воды. А то закрывает будто на ключ, а дернешь — ящик-то вовсе открытый. Руки-то к вечеру у него уже не слушаются…

— Но будь осторожна, Маша! — строго сказал Безруков. — Это очень опасно! Понимаешь это?

— Понимаю, — кивнула Милюнэ. — Но ведь и вам всем опасно…

Одно небо над всей землей.

Одна земля у чукотского народа.

На огромном пространстве заснеженной притихшей тундры играло удивительное северное сияние.

Видел его и умирающий Армагиргин в широко Распахнутый вход в ярангу. Он смотрел на игру света и цвета и искал свое место. Куда его поместят боги? В зенит он не попадет. Там живут «окровавленные» — герои, мученики… А он не был героем. Не стал им. Уходит он сквозь облака собственной смертью и чувствует, как жизнь выливается из него, как из опрокинутого сосуда. Может, его поместят в густоту красного света, где обитают наказанные за грехи?..

Армагиргин тяжко вздохнул.

Одна из жен тревожно оглянулась на него. Но лицо старика было спокойно.

Да, скорее всего, духи поместят его туда. ЗФ великие грехи, сотворенные на земле, а более того — за измену своей вере, за попытку принять тангитанского бога. За то, что хотел подвести чукотский народ под власть русского царя, да того, видать, навечно ссадили с его золоченого сиденья… Людей презирал, многих обижал, оставлял без еды малых детишек… И такое было. Случалось, в злобе поднимать руку на своих пастухов. А более всего любил женщин…

Армагиргин еще раз тяжко вздохнул.

Подошла младшая жена и внимательно посмотрела на него. В ее взгляде Армагиргин почувствовал скрытое нетерпеливое ожидание. А что ей ждать? Все равно им ничего не достанется. Однако надо спешить. Времени остается мало… Пусть услышат вее.

— Позовите Теневиля, Эль-Эля и других…

Он говорил и удивлялся, какой у нед-о слабый голос. Как легкое дуновение осеннего ветра, которое не может оторвать даже пушистую головку одуванчика.

Первым пришел шаман Эль-Эль. Он приблизился к Армагиргину и внимательно посмотрел на старика. Крепкий человек. Смерть стоит у изго-. ловья, а выражение лица спокойное, будто он просто прилег отдохнуть.

— Пусть меня сожгут. Навстречу лучам сияния. Я хочу подняться в небо на световом луче…

Эль-Эль молча и деловито кивнул. Он помнил этот старинный обряд, по которому хоронили лишь самых уважаемых и достойных людей.

Входили пастухи, когда-то друзья Армагиргина, От которых он отгородился своим богатством и высоким положением брата русского царя.

Старик не говорил больше. Он берег силы. Те несколько слов, которые он сказал Эль-Элю, почти истощили его жизненный запас, и он с испугом ощутил, что сил у него осталось лишь на самом донышке телесной оболочки.

Наконец вошел Теиевиль.

Армагиргин позвал его глазами к себе.

Теневиль подошел, и умирающий взял его руку. Потом кивнул Эль-Элю и сделал ему знак приблизиться.

— Я буду говорить, а ты произноси громко, чтобы все слышали, — попросил старик шамана.

В притихшей пустой яранге, по всему стойбищу, под края разноцветных небес разносился резкий каркающий голос Эль-Эля:

— Боги не, дали мне потомства! И перед тем как уйти сквозь облака, я хочу сказать важное! Все оленье стадо, все, что есть у меня, я оставляю Теневилю! И еще я хочу сказать: будьте ему послушны, он мудр и справедлив. Я это знаю! И еще прошу — не надо делать обряда вопроша-ния, пусть меня похоронят, пока светит сияние. Я хочу вознестись ввысь на луче. Я все сказал!

Старик умолк и закрыл глаза.

Теневиль с замирающим от ужаса сердцем чувствовал, как холодеет рука умирающего.

Армагиргин ушел сквозь облака. Чукотский король, нареченный так якутским генерал-губернатором от имени русского императора и называвший себя братом царя, умер.

Одетого во все белое Армагиргина вместе с беговой легкой нартой вынесли из яранги и, впрягшись, повезли на холм.

У входа остались жены Армагиргина и плакали тихо, прощаясь со своим мужем.

Приближалось утро.

Северное сияние бледнело. Надо было спешить.

Сухие дрова занялись сразу, и к небу, коснувшись лица умершего, взметнулось высокое жаркое пламя.

Теневиль чувствовал, какая тяжесть легла на его плечи.

Как жить дальше? Старик сказал-таки свое слово и передал оленей в его владение. Но Теневиль понимал сердцем, что не может принять этого дара. Другие жители стойбища перестанут считать его ровней себе. Вокруг него возникнет пустота раболепия и показного уважения, скрытого презрения и не произнесенных вслух унизительных слов.

Он вошел в свою ярангу, и Раулена вздрогну-л. а, глянув на него: так изменился ее муж.

— Что случилось, Теневиль? — тихо спросила она.

— Старик передал мне стадо, — глухо ответил он.

— Кыкэ вынэ вай! — воскликнула в ужасе Раулена. — Что теперь будет?

Несколько дней Теневиль сидел в своей яранге. Он смотрел на огонь костра, перебирал в памяти прошедшую жизнь, обращаясь иногда к своим записям.

А здесь как жить?

В значках, нацарапанных на дощечках, написанных на чайных обертках и в нескольких тетрадках, ответа на этот вопрос не было. Не было и в сердце, в глубинах разума.

Раулена пыталась расшевелить мужа, варила ему вкусную еду, но Теневиль ел, не замечая ни прэрэма, ни сладких ребрышек, ни паленых оленьих губ и копыт. Он смотрел в огонь костра.

На четвертый день к нему пришли пастухи и старейшие жители стойбища Армагиргина. Опытные, знающие оленеводы, сохранившие стадо, несмотря, на сумасбродство старика, на его часто нелепые распоряжения. И вот нынче… Время пришло идти на пастбища в пойме реки Анадырь, а он погнал стадо на неизведанные, давно не посещаемые земли на границе с Якутией. Здесь жить опасно: якуты могли напасть, отбить оленей. Уже появились верховые ламуты — те тоже могли принести беду. Никто не любит, когда на его земле поселяется чужак. Да и самому тебе неуютно и зябко на стыке неизведанных земель.