Юрий Рытхеу - Время таяния снегов

— Тогда пошли! — решительно сказал Саша. — Заберем и нашу Аню!

Аня Тэгрынэ, эскимоска с мыса Чаплин, и была второй будущей студенткой. Когда Ринтын с Кайоном уезжали из педучилища, она только перешла на второй курс.

— Ой, как вы изменились! — радостно сказала Аня, разглядывая друзей. На улице встретила бы — не узнала.

— Собирайся, — сказал Саша. — Идем в ресторан.

— В ресторан? — переспросила она. — Пойдем! Никогда не была в ресторане!

— Эти горожане, — с оттенком шутливого презрения сказал Саша, кивая в сторону Ринтына и Кайона, — оказывается, тоже не посещали предприятия общественного питания высшего класса.

Пока шли по Университетской набережной, по Дворцовому мосту, Невскому проспекту, Саша молчал и потеплевшими глазами смотрел на открывающийся отсюда город. Саша покинул Ленинград в тяжелые дни блокады и вот только теперь вернулся…

Чем дольше молчал Саша, тем грустнее становилось Ринтыну: ведь Саша вернулся оттуда, где студеная волна ласкает ледяную гальку, над волнами летят птичьи стаи, и над всем огромное, ни шпилями, ни куполами, ни высокими домами — ничем не ограниченное небо. Наверное, нет ничего лучше, как возвращение на родину!

Первый ресторан на пути был «Кавказский», недалеко от Казанского собора. Несколько ступенек вели в подвальное помещение. Ребята постояли, не решаясь войти. Время от времени распахивалась дверь, и швейцар в таких же галунах, как и университетский, выпускал вместе с острым запахом восточных блюд очередного посетителя.

Саша Гольцев виновато сказал:

— Ребята, а ведь я тоже никогда не был в ресторане…

— Может быть, просто пойдем в нашу "академичку"? — малодушно предложил Ринтын. — Там тоже найдется выпить.

— Нет, — твердо заявил Саша, — привыкать так привыкать к цивилизации… Только этот ресторан мне почему-то не понравился. Пошли дальше.

За каналом Грибоедова ребята свернули на улицу Бродского и остановились перед вывеской ресторана "Восточный".

— Тут «Восточный», там «Кавказский», может, здесь и остановимся? — спросил друзей Саша.

Ребята довольно долго стояли перед стеклянными дверьми, не решаясь войти. Саша, так уверенно начавший поход в ресторан, вдруг оробел.

Из ресторана вышел упитанный мужчина. Ребята сразу узнали в нем известного киноактера. Его провожал однорукий швейцар с пышными усами.

— Именно сюда и пойдем, — заявил Саша. — Это и есть самый лучший ресторан.

Ринтын и Кайон были с ним согласны: такой знаменитый артист не будет ходить в плохой ресторан.

Однорукий швейцар дружелюбно распахнул перед ними дверь и сказал:

— Привет героической Корее!

Ринтын хотел было возразить, но Саша дернул его за рукав и скороговоркой ответил швейцару:

— Привет, привет!

За столами сидели, ели и пили. Ничего особенного. На маленькой эстраде музыканты настраивали инструменты. Между столов сновали официанты с подносами, уставленными закусками и бутылками.

Ребята заняли столик. Худощавый официант, которого завсегдатаи запросто окликали: «Сеня», подал меню в красочной обложке.

Саша с умным видом принялся его изучать. Он перелистал меню от первой страницы до последней, от последней до первой и растерянно произнес, подавая его Ринтыну:

— Что касается напитков, тут я еще кое-как разбираюсь, но еда… Кто знает, что кроется за этими мудреными названиями.

Совместными усилиями Ринтын и Кайон проштудировали обширное меню.

— Но тут есть простые, понятные блюда, — возразил Ринтын.

— Борщ, котлеты.

— Стоило тащиться в ресторан, чтобы есть котлеты и борщ! Такое мы в любой столовке поедим. Мы пришли в ресторан, чтобы отведать самые изысканные блюда, — сказал Гольцев.

— Может быть, ты хочешь цыпленка-табака? — ехидно спросил его Ринтын.

— Что ты сказал? — спросил Саша. — С табаком? Брось, там такого нет.

— Гляди, — Ринтын подал меню и показал: "цыплята табака".

— Нет, — закрутил головой Саша, — с табаком — это слишком мудрено, что-нибудь попроще.

— А вы посоветуйтесь с официантом, — подсказала Аня.

— Верно! — хлопнул себя по лбу Саша. — Что мы мудрим?

Неподалеку наготове стоял официант. Едва Саша повернулся в его сторону, как Сеня подскочил и склонился над столом, приготовив привязанный ниточкой к блокноту карандаш. Саша с ним долго совещался, отвергал одни блюда, заказывал другие.

— Водки выпьем? — обратился он к ребятам.

— Обязательно надо, — тоном, не допускающим возражения, сказал официант. — Итак, записываю, триста граммов «Столичной», две бутылки минеральной, даме…

При этом слове Аня покраснела.

— А даме — двести граммов красного вина! — Официант изящно взмахнул карандашом, захлопнул блокнот и упорхнул.

Саша посмотрел на товарищей, подавленных ресторанным великолепием, и бодро сказал:

— Что вы приуныли? Держите головы выше! Это ресторан не для буржуев, а для таких же трудящихся, как мы.

Кайон, несколько оправившись, спросил Сашу:

— А помнишь нашу столовку в педучилище? Жестяные тарелки, перловую кашу на нерпичьем жиру! А вместо Сени в черном костюме и при галстуке еду подавала через дырку в стене повариха тетя Поля, толстая и неряшливая. Помнишь?

— Помню, Вася, — со вздохом ответил Саша. — Да всего месяца полтора назад я ел прокисшие тюленьи ласты, хлебал вилмуллырилкырил [13] Вилмуллырилкырил — похлебка из содержимого оленьего желудка и крови. … Ну и что из этого?

— Я бы с удовольствием сейчас попробовал его, — с причмокиванием произнес Кайон.

И ребята наперебой принялись вспоминать любимые кушанья. Аня Тэгрынэ рассказала, как в ее яранге готовили тюленьи ласты:

— Надо было несколько дней держать их в тепле, чтобы кожа снималась легко и целиком, как перчатка… Как это было вкусно!

— А свежая моржатина! — подхватил Ринтын. — Мелко нарезанная, как здешний бефстроганов. Бывало, набегаешься, заскочишь в чоттагын, засучишь рукав, сунешь руку по локоть в котел и схватишь горсть холодного мяса! Вот это еда!

— А олений костный мозг! — причмокнул языком Кайон. — Сам тает во рту и сладкий как сахар. Как жаль, что ничего этого мы не можем заказать здесь, с сокрушением заметил он, закрывая тисненую папку меню.

— Может быть, подозвать официанта и заказать? — по* дразнил Саша Кайона. — Ну что вы, на самом деле, ребята? Мы же пришли сюда веселиться!

— Ты обещал нам много рассказать, — напомнил Ринтын, переводя разговор на другое.

— Помню обещание, — ответил Саша Гольцев. — Слушайте! Значит, проводили вы меня, помахали издали ручками, а у меня в груди заныло. Страшно мне стало и, честно сказать, тревожно. Даже подумал: не повернуть ли обратно?

— Ты ведь плыл на сейнере, — напомнил Кайон, — как бы ты его повернул?