Юрий Рытхеу - Время таяния снегов

— Много съели? — с беспокойством спросил дядя Кмоль.

— Не так уж много, но дело не в этом. А что было бы, если бы собаки были голодные? Сегодня же надо собрать общее колхозное собрание и вызвать Журина.

Собрание состоялось в колхозном клубе. Первым взял слово Татро. Сначала он говорил спокойно, рассказывая об успехах Советской Армии на фронте.

— А что мы делали этой ночью? — Голос Татро задрожал. — Пьянствовали! Может, где-нибудь в окопе в это время умирал наш раненый боец, а мы веселились и орали песни! Дали собакам пожрать жир, который должен пойти в фонд обороны! Стыдитесь! Товарищ Журин, идите сюда к столу и расскажите людям, почему вы вчера продавали спирт. Идите, идите!

Журин, ни на кого не глядя, прошел к столу и повернулся лицом к собравшимся.

— Товарищи! — начал он. — Прежде чем приступить к объяснению своих действий, разрешите мне вам напомнить, что моя деятельность может подвергаться проверке лишь со стороны вышестоящих организаций. Продажа спирта населению не является преступлением и не карается законом. Вы сами знаете, что спирт я никому не навязывал. Продажа производилась исключительно по принципу добровольности: кто хотел, тот и брал. Люди вы все взрослые, не дети.

— А вы знаете, что окрисполком рекомендует ограничение продажи алкоголя? — спросил с места начальник полярной станции Гуковский.

— У меня нет на этот счет письменных указаний, — холодно ответил Журин. — Я повторяю, мои действия подконтрольны лишь вышестоящим организациям.

— И народу! — снова крикнул с места Гуковский.

Журин скривился в усмешке и процедил сквозь зубы:

— Если вы понимаете под этим словом население стойбища Улак, то…

— Договаривайте! — крикнул Гуковский.

— Нет, зачем же. Я думаю, что и так понятно, — сказал Журин и с гордо поднятой головой направился к выходу.

После собрания Татро подошел к начальнику полярной станции.

— Спасибо вам большое, — сказал он, пожимая руку начальнику полярной станции. — Но не все хорошо получилось. При всех поссорились. Вы знаете, товарищ Гуковский, как на вас смотрят чукчи. Вы для них лучший пример. Я всегда говорю колхозникам: "Смотрите, вот они бросили свои дома, свою теплую землю, приехали на Чукотку помогать нам строить новую жизнь. Берите всегда с них пример, подражайте им". А теперь что они скажут? Что Гуковский с Журиным ссорятся.

— Эх, Татро, Татро! — Гуковский похлопал по плечу председателя. Всякие есть люди. Есть дурные люди и среди русских. Как говорится, в семье не без урода.

— А как бы сделать так, чтобы этого не было? — спросил Татро.

— Вот и я об этом думаю, — ответил Гуковский.

Самолет, на котором должен был прилететь Анатолий Федорович, долго не мог вылететь с аэродрома из-за плохой погоды.

Каждый день после уроков Ринтын отправлялся на полярную станцию и сидел у Лены — в радиорубке или же у нее в комнате. В который раз Лена принималась рассказывать содержание последнего письма, которое пришло в Улак одновременно с телеграммой о предстоящем приезде Анатолия Федоровича.

Письмо было длинное, на четырех тетрадочных страницах. Анатолий Федорович, вскользь упомянув о ранении в ногу, описывал свое житье в госпитале. Почти через каждые две-три строчки он заверял Лену, что рана неопасная и он еще надеется потанцевать с ней.

— Анатолий Федорович не узнает тебя, — говорила Лена, оглядывая Ринтына, — ты вырос, возмужал. Сколько тебе лет?

— Тринадцать, наверное, — смущаясь, отвечал Ринтын.

— Почему наверное? Разве ты точно не знаешь, сколько тебе лет?

— Мы как-то с дядей посчитали. Вышло, что я родился в тысяча девятьсот тридцать первом году. А день рождения дядя хорошо помнит. В тот день в Улаке впервые праздновали Женский день. Поэтому все ждали, что вместо меня родится девочка… А родился я.

Ринтын был на уроке, когда на улице послышался характерный звук летящего самолета.

Ринтын выскочил из-за парты, пробежал мимо удивленного Максима Григорьевича, вышел на улицу и, не разбирая дороги, помчался к лагуне.

Никогда еще Ринтыну не приходилось так быстро бегать. Самолет уже разворачивался, и Ринтын, не спуская с него глаз, мчался к месту посадки. В мозгу стучала одна мысль: только бы добежать, только бы добежать. Удивленные собаки с лаем гнались за ним.

На занесенной снегом лагуне собрались встречающие, Ринтын добежал до них в тот самый момент, когда самолет лыжами коснулся снега и, вздымая за собой вихрь, медленно двинулся к домикам полярной станции.

Отыскав в толпе встречающих Лену, Ринтын пробрался к ней и встал рядом. Она взяла его за руку.

Остановившись в некотором отдалении, самолет взревел моторами, словно собираясь снова улететь, и затих. На секунду наступила такая тишина, что был слышен далекий треск ломающихся на море льдин. Это продолжалось совсем недолго. Встречающие бросились к самолету, увлекая за собою Ринтына и Лену.

Отворилась дверца в самолете, и вышел летчик в меховых унтах. Он повернулся и помог выйти человеку с палочкой в руке. Это был Анатолий Федорович.

Лена крепко сжала руку Ринтына.

Вперед вышел начальник полярной станции Гуковский. Он обнял и поцеловал Анатолия Федоровича.

Все бросились к самолету, оставив Лену и Ринтына позади. Ринтыну почему-то пришла на память сцена первого приезда отчима. Тогда Ринтына тоже оттеснили в сторону, забыли про него…

Наконец, вырвавшись из объятий, Анатолий Федорович подошел к ним. Лена все крепче и крепче сжимала руку Ринтына.

— Лена, — тихо позвал Анатолий Федорович.

Опираясь на палку и прихрамывая, он сделал несколько шагов. Рука Лены дрожала, и когда Ринтын случайно взглянул ей в лицо, то с удивлением увидел, что она плачет: две большие прозрачные слезинки наперегонки катились по ее щекам.

— Лена! Леночка! Ну что ты! — растерянно проговорил Анатолий Федорович и протянул к ней обе руки.

— Это я так, — глотая слезы, тихо сказала Лена и, рванувшись вперед, спрятала лицо на его груди.

Подхватив под руки Лену и Ринтына, Анатолий Федорович зашагал к домам полярной станции.

Ринтын не захотел входить в дом. Он понимал, что Анатолию и Лене сейчас не до него.

— Я пойду, — улучив минуту, шепнул он Лене.

— Правильно, — сказала Лена. — Приходи вечером, у нас никого не будет.

В назначенное время Ринтын был у них.

— Садись сюда, — позвал его Анатолий Федорович и усадил рядом с собой.

Ринтын с благоговением разглядывал прикрепленный к выцветшей гимнастерке орден Красной Звезды.

Анатолий Федорович сцепил руки, разнял их и сказал:

— Вот что, Ринтын. Мне очень жаль, что наша встреча будет короткой. Завтра утром с этим же самолетом мы, я и Лена, улетаем в Гуврэль. Я назначен начальником Гуврэльской полярной станции.