Ирвин Уэлш - Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)

Немного спустя, возвращаюсь домой.

После спортзала мышцы ломит, и я набираю ванну. Чуть не забыла: должна заехать Лара, мы собирались покататься на лошадях, если у Миднайт все будет в порядке с ногой.

Вытягиваю в ванне собственные ноги. Хочется сдохнуть, глядя на эти безобразные бесформенные культи. Пускаю напор сильнее, чтобы не видеть их в пузырящейся пене. Может, утопиться? А что, идея! Только вот получится ли? Конечно, спрыгнуть с корабля во время шторма – так любой дурак утопится. Но утопиться, захлебнувшись в ванне? То есть поставить такую цель и достичь ее?

Для этого нужна нечеловеческая сила воли. Для этого надо ну очень захотеть умереть. И лишить себя жизни не импульсивно, как те, кто сигает со скалы, а дол го заставлять себя умирать.

Лежа на спине, ухожу под воду. Кожа скользит по ванне, покрытой эмульсией ароматизированных солей. Погружаюсь на два фута.

Я хочу умереть.

Здесь покоится Дженнифер Луиза Кахилл

1987-2006 Любимая дочь Томаса Кахилла и Маргарет Мэри Кахилл, в девичестве Алексакдер, любимая сестра Индиго Суниты Кахилл

Не получается. Не могу открыть рот и глотнуть воды. Не получается даже перестать выдыхать. Просто ничего не могу поделать. Усилием воли глотаю, но как только струйка воды попадает в легкие, тело само выстреливает из ванны. Я откашливаюсь и отплевываюсь. Весь пол ванной комнаты залит. Глаза жжет от соли, растворенной в тепловатой воде. Я задыхаюсь, но тело превращается в биомеханическую машину, чья мощь сильнее моей воли. Сейчас машине нужен кислород, и она накачивает себя воздухом, борется против моего осознанного желания. Пытается выжить.

Дыхание восстанавливается, стихает молотящий гул между ушами. На голубой плитке осел пар. Я вывожу пальцем по крошечным капелькам.

Я ХОЧУ УМЕРЕТЬ

Тут же смахиваю капли ладонью. Размечталась: а кто будет ухаживать за несчастной Миднайт?

Снизу доносится голос матери. Она стоит у двери и орет, задрав голову:

– Дженни, Лара пришла!

Лара. Подруга, блин, лучшая. Вернулась из Ирландии и теперь трубит везде о победе. Пришла сплясать на моей могиле. Тут же слышу его голос, низкий рык. Будет теперь тереться возле Лары. С эрекцией и высунутым языком. Прямо как эта несчастная, жалкая клыкастая псина, которую он от себя не отпускает.

Нехотя выбираюсь из ванны, заворачиваюсь в полотенце, вытираюсь, набрасываю специально подобранные для этого случая тряпки. Вот зеленые штаны в стиле «милитари». Подойдут как нельзя лучше. Ларе они нравятся. Я знаю, потому что видела, как она на них смотрит. Про дрянные шмотки эта тварь обязательно скажет: «Ой, как тебе идет!». Мать опять вопит, отчаянно и настойчиво, словно речь идет о жизни и смерти.

– Лара, поднимайся ко мне! – кричу.

– Мы пошли на конюшню, посмотрим, как там Миднайт, – слышу отца. Грубый голос звучит лицемерно непринужденно.

– Прекрасно, – фыркаю в ответ. Да плевать он хотел на Миднайт..

– Спускайся, пойдем с нами. – Теперь фальшь в голосе так и прет. Конечно, он не хочет, чтобы я пошла с ними. На конюшне папаша будет пялиться на Лару, может, даже полапает ее. Какая же он мразь! Да и она, шлюха, ничуть не лучше. Мы как-то напились, и Лара призналась, что «не прочь бы с ним». Наверняка просто хотела меня позлить, но какой же надо быть отмороженной, чтобы так говорить об отце своей подруги!

Что ж, тем более нет причин не помешать их веселью.

Даю им форы, пусть хотя бы выйдут из дома. Живо представляю себе, как следом трусит собака, как всегда, отстав на несколько шагов. Представляю оба бандитских зада – и отца, и пса – массивные, отвислые. Высшая степень уродства обоих биологических видов.

– Сидеть! – кричит он собаке.

Через матово-зеркальное окно ванной комнаты видно, как Лара и отец шутят и смеются. Они флиртуют, вот мерзость-то! Я мигом слетаю вниз и – оп-ля! – мы уже втроем.

– Ку-ку, – игриво заглядываю в лицо сначала ему, потом ей. Достаточно ли я попортила им кайф? Они отодвигаются друг от друга, и, по-моему, на виноватых лицах выражение полного облома.

Лара коротко постриглась, каштановые волосы слегка торчат «ежиком», вздернутый нос на веснушчатом лице – настоящий дьяволенок. Самое привлекательное в ней – глаза, миндалевидные, сияющие, нежно-карие; и еще рот – за полными губами прячутся аккуратные белые зубки, а когда она улыбается… У нее идеальный вес и чистая кожа. Единственный и избалованный ребенок в богатой семье. Лара – моя лучшая подруга, и я ненавижу ее до потери пульса.

Миднайт на месте, рядом со своим дружком Клиффордом, пони Индиго. Изначально на роль «приятеля» был приобретен Карран, поросенок-психопат, от которого страдают оба животных, – тот постоянно к ним лезет и досаждает. Даже собака держится от Каррана подальше.

Лара объясняет, что приехала на машине, чтобы дать Алому Шуту отдохнуть после выступления в Ирландии.

– Он совсем изнурен, да еще и слегка простудился. Сейчас им занимается Фиона.

Лара держит его на конюшне Фионы Ля Рю, всего в миле от города. Конечно, Фиона заботится о лошади лучше, чем мы здесь справляемся с Миднайт. Бедняжка растянул сухожилие на передней ноге и теперь принимает противовоспалительное. Добсон, наш ветеринар, приходил вчера на осмотр, помассировал сухожилие, связки, покрутил ногу – свободно ли двигается. Миднайт повредил стопу, когда я брала на нем препятствия несколько недель назад.

Я старательно повторяю движения ветеринара, делаю все, как он говорил. Затем надеваю упряжь и вожу его по полю, оставив Лару с отцом на конюшне. Лара заливается – пронзительно и непрерывно, – демонстрирует, как ей понравилась очередная шутка, произнесенная голосом под Джеймса Бонда. Я глажу Миднайт подлинной, бархатно-гладкой морде; лошадиные ноздри раздуваются.

– Хорошо, что у меня есть ты, Миднайт, – шепчу.

Вечером я опять в «Новом Готе», сижу себе, пивко попиваю. Братья-кельты за Ирландским морем говорят, что наше темное на вкус – как будто в нем стирали исподнее самой задроченной потаскухи из Лохгелли, но сейчас кружка «Гиннесса» – как раз то, что надо.

– У него совсем крышу сорвало. Гондон просто спятил, съехал с катушек. – Сосед бухтит о Монти. – Говорю вам, это бешеный пес.

Нет у меня сейчас никакого желания говорить об этом отморозке. К счастью, подворачивается Реджи Комортон, мистер Тень Славы собственной персоной, и давай базаритьо Моссмэне, ну, о том парне, с которым мне завтра играть за Кубок Шотландии. Встреваю в разговор:

– Да этот пиздкж не знает, что с игроками делать. У него руки-крюки, тычет, как лопало.

В своем замызганном плащике Комортон похож на Коломбо в исполнеии Питера Фалька. Так вот, он поворачивается ко мне и выдает: