Уэлш Ирвин - Сборная солянка (Reheated Cabbage)

Когда Уильям с Кристиной были детьми, он пугал их, театрально читая эту поэму. Так давно это было, их больше нет в его жизни. Как многие другие, они стал и чужим и друг другу. Почему в университете Алистер Мейн всюду ходил За ним хвостиком? Удивительно ли, что непрерывные знаки внимания от этого больного дурня ввергли его в грех? Все дело в виски, тогда он впервые в жизни выпил. Поначалу они шутили (фривольный смех, троянский конь дьявола), потом затеяли дурацкую возню, и тут лицо Алистера на нем, их одежда расстегнута, отброшена, а потом… тот ласкает его своим женственным ртом! Альберт Блэк, молодой студент-христианин, крича от боли и ярости, крепко держал парня за голову, прижимая ее к голодному паху, и семя исторглось из него в благодарное горло товарища, студента богословия.

“И я никогда не просил Марион доставить мне подобное жуткое удовольствие”.

С того кошмарного дня в студенческой квартире в Марчмонте Альберт Блэк редко пил. Ему хватало стакана виски на “вечер Бернса”, такой же порции на Новый год и очень, очень редко на собственный день рождения. Но даже отвратительные, давно подавляемые мысли не дали ему опоры; он стал узником нарастающей тошноты, тугой и несговорчивой, расползающейся по телу, словно мрачный яд. Блэка снова скрутил рвотный спазм, он поднял руку к потеющему, пульсирующему лбу. Он больше не слышал музыки, не мог развернуться, пройти буквально пару метров через полосу эвкалиптов назад, к людям. Его ноги вросли в землю.

“Что со мной происходит?

Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло”.

Альберт не знал, где он. Кусты, деревья, ползучие лианы и высокие травы принимали самые странные формы, будто вокруг него ожило болото. Но здесь, в этой дикой глуши, рядом с ним было что-то еще.

Поначалу он видел лишь сверкающие глаза, горящие адской желтизной, они уставились на него из смутной, маслянистой темноты впереди. Потом раздался низкий рык сатанинского чудовища, злобный, безжалостный. С неба донесся раскат грома, а может, он шел из колонок.

В окне восточном, свесив ноги, Уселся Старый Ник двурогий. Он с виду был как зверь лохматый: Огромный, черный, злой, горбатый. Он в трубы дул с такою силой, Что дребезжали все стропила.

Потом чудовище издало низкое шипение. Молния разрезала небеса, на краткий миг высветив ужасающую, согбенную фигуру впереди. Ощущая, что с него будто обдирают кожу, Альберт посмотрел в отвратительные глаза, но вспомнив о Марион, начал спокойным, ровным голосом цитировать по памяти:

– Было сказано, когда холодный голос правды обрушится на пылающий водоворот лжи, раздастся шипение! Совершенная любовь освобождает от всех страхов! Невинность стремится на солнечный свет и взыскует испытания! – вещал, почти пел Блэк, и слезы катились из его глаз. Учитель на пенсии и старый солдат рванул отяжелевшие ноги, стиснув кулаки, сделал шаг вперед и заорал в ночь: – ОНА НЕ БЕЖИТ ПРОЧЬ, НЕ СКРЫВАЕТСЯ!

Тварь пригнулась, словно бы сев на корточки, зарычала, а потом, обратив к нему спину, бросилась прочь. В какой-то миг она посмотрела назад, опять зашипела и скрылась в кустах.

– ИЗЫДИ! – возопил Блэк в ночь, откуда доносился ровный ритм музыки. Колено не выдержало, и он рухнул вперед, как подкошенный, в темную, сырую бездну. Некоторое время стояла тишина. Он открыл глаза. В рябом небе грохотал гром и сверкали молнии. На лицо Альберту упали капли дождя. Он напрягся и попробовал подняться из мокрого болота, которое словно засасывало его. Оно хотело забрать его к себе, как будто сама его кровь уходила в землю. С невероятным усилием он вцепился руками в ветви кустов и встал во весь рост.

Впереди виднелись огни, но он не мог заставить тело идти. Он решил остаться здесь, в плену кустов. Настало время сдаться пред лицом тьмы. Уйти к любимой. Он выкрикнул ее имя, а может, громко его подумал.

Должно быть, Альберт Блэк долго кричал, или не кричал совсем. Он никогда не узнает, как Терри, Карл, Брэнди и Хелена нашли его, мокрого, в бреду, насмерть вцепившегося в эвкалипт.

– Альберт! – воскликнула Хелена.

– Ну бля… мы все промокли. – Терри Лоусон попробовал оторвать бывшего учителя от куста и вывести из воды, доходящей тому до голеней. – Пошли отсюда, ненормальный, тут водятся аллигаторы, пантеры, черные медведи и хуй знает что еще!

Блэк, оттолкнув его руку, заорал в ночь, стоя в струях дождя:

О, Джон Ячменное Зерно! С тобой ничто нам не страшно! С полкружки бить пойдем врага, А с кружки – к черту на рога!

Черта с два он уйдет отсюда. Он держался отчаянно, насмерть, его полоумные глаза вылезли из орбит.

– У него крыша поехала, – сказал Карл Эварт. – Блэ… мист… Альберт, вы пили мой чай? – Карл сполз к нему. Ощутил, как ноги уходят в воду. Блэк увидел, как лицо Карла исказила язвительная ухмылка, которую он давно уже изучил. Ему нужно оружие, что-нибудь, чтобы сразиться с монстром. Но под руку ничего не попадалось, и Эварт давно уже не был мальчиком. Больше не был плохим пацаном. В глазах этого блондина прорезались участие и забота, вокруг него разлилось сияние, как золотой нимб у святого, и тихий голос убеждал его: – Ну же, Альберт, протяни мне руку. Пойдем, дружище, обсушим и согреем тебя.

Тут перед глазами Блэка встал испуганный мальчишка, съежившийся перед ним у него в кабинете, когда он доставал плетку. Его собственный сын в слезах выбегает из дверей. Марион появляется, встает перед ним, не пуская его к ребенку. У него защипало в глазах. Робким движением он потянулся к Карлу Эварту, и тот подхватил его под руку.

– Я никогда не хотел сделать тебе больно… не хотел, чтобы страдал ни ты, ни другие дети… – стенал Блэк.

– Не берите в голову. Вы чай пили? – спросил Эварт, пока Терри помогал им выбраться из канавы.

– Чай… – выдохнул Блэк, чувствуя под мокрыми ногами твердую землю.

– Это неправильный чай, Альберт. От него становится плохо. Вы выпили слишком много, – сказал Карл, обнимая старика за тощие плечи, и под проливным дождем повел его через кусты к машинам. На заднем сиденье внедорожника, в ласковых руках Хелены, Блэк забылся лихорадочным сном. Он проснулся ненадолго, когда они въехали в пригороды Майами, а на небе потихоньку взошло солнце. И сон вновь сморил его.

19

Любовники, основательно убитые, сперва поговорили, потом сделали попытку заснуть, и снова, несмотря на усталость, принялись за беседу. Хелена Хьюм, откинувшись в шезлонге, пила кубинский кофе и смотрела на Карла Эварта, который сидел на постели, сжимая голову руками, ошеломленный ее признанием.

– Чувствую себя подлецом, – простонал он.

– Я должна была тебе сказать, – признала Хелена. – Просто не знала, как ты к этому отнесешься. Я не хочу пока рожать. И подумала, что ты можешь попытаться меня уговорить.