Павел Тетерский - Клон-кадр

— Ты зае…ал, — говорю я — Я уже выбрал свою спичку. Если ты по каким-то причинам хочешь, чтобы я выбрал другую, так и скажи.

— Это неправильный подход, — снова начинает удолбок. — Если эта спичка — твоя, ты не должен давать мне возможность влиять на твое решение. Ты должен просто послать меня на х…

— Иди на х… Иди на х…, или, блядь, я сейчас разобью твоим тощим телом эту сраную витрину вместе со всеми телевизорами.

— Вот, теперь я понял, что это действительно твоя спичка и твой выбор, — загундосил торчок. Честное слово, это уже было просто смешно, и я боялся засмеяться: мне нельзя было смеяться, я не хотел, чтобы моя только-только начавшая срастаться губа снова разошлась по швам.

— А теперь, — продолжил торч, снова ткнув пальцем в небо, — подожги обе спички.

Я нашарил в кармане зажигалку «Федор», извлек ее наружу. Чиркнул, поджег. По очереди. Получились горящие улиточьи рога.

В ту же секунду удолбок задул обе. Они всегда так делали. Я начинаю понимать, что весь сегодняшний день суть экскурс в мою прошлую жизнь. В то, из чего она когда-то состояла. Старые воспоминания, фразы, оброненные всякими психами на протяжении дня, татуировки на хилых бицепсах — все это только для того, чтобы я не забывал, когда я так хочу, так мечтаю забыть. Зачем???

Странно, что в его гнилых легких хватило воздуха на две спички. Наверное, ему пришлось реально напрячься. Прямо как с праздничным тортом на день рождения. Ваш расцвет — это когда количество свечей на нем совпадает с вашими возможностями задуть все одновременно. А все, что после, только лишний раз напоминает вам о дряхлении организма. Такой индикатор. И потом уже любящие дети (еще позже — внуки) тайком помогают вам, неслышно дыша со всех концов хорошо сервированного стола на ваши шестьдесят восемь свечек, чтобы вы не обламывались и не портили себе и другим праздничное настроение.

Нотабене: таким, как этот парень, никто уже давно не печет (и не покупает) праздничные тортики. Для них существует дебильная псевдобуддийская фишка со спичками. Их хватает на две спички, а потом они стоят и смотрят на вас с видом потасканного мессии. Все это я видел уже сотни раз.

— Вот, — сказал я. — Вот ты и показал мне истину. Еще что-нибудь нужно?

— Тсс! — Корявый палец перекочевал (с неба) к обкусанным губам. — Не говори ничего. Об этом не надо говорить. Запомни одно: в мире ничего не произошло. Для шести миллиардов людей, составляющих население этого голубого шарика, не произошло ровным счетом ничего. И не должно произойти. В те моменты, когда ты понимаешь какую-то истину, вообще ничего не происходит. Разве что какой-нибудь наркоман в Бостоне, закинувшись чем-нибудь убойным, на мгновение увидит твои глаза, неизвестно каким образом телепортировавшиеся за много тысяч километров, и забудет то, что разглядит в них, еще до того, как закайфует по полной программе…

Его гон самопроизвольно прервался, когда из-за крыш показалось что-то огромное, накрывающее все вокруг резко очерченной тенью. Я-то уже знал, что над нами нарисовался очередной дом.

Он походил на Дом-музей Достоевского, только в несколько раз больше. Желтизна, массивное крыльцо, колонны. Интересно, почему в России XIX века был так популярен желтый цвет. Надо спросить этого психа, он, наверное, знает. Такие люди вообще все знают… Шутка. Не забудьте поставить смайлик.

Дом, похожий на Дом-музей Достоевского, находился в зоне нашей видимости всего несколько секунд. А потом он скрылся за крышами других (в отличие от него, прикрепленных к земле) строений. Нас обдало совершенно беззвучным потоком воздуха. Очень мощным. Таким, который остается на взлетной полосе после «Боинга» (797-го как минимум).

Я каким-то (шестым?) чувством уже знал, что это — не совпадение. Но стрематься и лезть в дебри — не хотелось. Да и сил не осталось.

Пользуясь спонтанной паузой (псих: поднял голову вверх, открыл рот и так и стоял; корявый палец — машинально опустился вниз, борода: как-то поникла и слилась из двух воедино), я развернулся и пошел. Непонятно, правда, куда: до шоу оставалось еще больше часа. Хотя, конечно, можно пойти на Манежную площадь пешком.

Я решил, что, наверное, так и сделаю — таким образом у меня появится возможность избежать необходимости пользоваться общественным транспортом и (заодно) убить время, которого сегодня у меня было в избытке.

Пройдя метров двадцать, я оглянулся. Джанки опять таращился в витрину. Сейчас как раз наступило время очередного рекламного блока между двумя выпусками телешоу «Деньги — говно!», поэтому я немного удивился. Реально, это был первый встреченный мною человек, который с таким усердием и заинтересованностью втыкал в рекламу. Наверное, он нашел в словах девушки, рекламирующей тампаксы, вселенскую истину и свидетельство правильного выбранного (им самим) пути. Сегодня мне явно везет на психов. Я же говорю — день посвящен прошлой жизни… А может, я просто впервые обратил внимание на то, как их много вокруг.

Есть подозрение, что самый нормальный человек, встреченный мною за сегодняшний день, — Игорь Петров. Если это действительно так, то, боюсь, плохо дело. Я хочу сказать: действительно плохо.

Продолжение дня свиданий с прошлой жизнью.

Я встретил его так, как встречал всегда. Случайно. При спонтанном пересечении двух противоположно следующих потоков человеческих единиц, курсирующих по Большому (маленькому) Городу в рамках предписанных траекторий. Здорово, как дела. Вот так встреча… Он выныривает из своего потока, протягивает мне свою мощную ручищу с костяшками, по сравнению с которыми мои (распухшие) кажутся детскими, и говорит:

— Здорово.

В воздухе непроизнесенным придатком витает: «Как дела. Вот так встреча». Он, разумеется, никогда не произносил (и даже не прокручивал в мыслях) такого карнегианского дерьма, но оно все равно витает — независимо ни от чего. Я имею в виду: такие вещи (фразы) рисуются в воздухе сами по себе. Не в силу своей ассоциативной связи с конкретным человеком, а в качестве иллюстраций к ситуации.

Он одет даже не как кэшл, а как супер-, гипер-кэшл: рубашка с засученными рукавами, неопределенной фирмы джинсы (но хорошие джинсы), не закатанные. Никаких лонсдейлов, никакого дресс-кода. Так одеваются европейские топ-бои. Не такие, мультяшные, которых так долго и упорно описывал (от первого лица) в своих книженциях Клон, а — реальные. Я хочу сказать: никакой очевидной клановой приверженности. Этот человек заметно видоизменялся с момента нашей последней (случайной) встречи. Наверное, поумнел, а может, просто устал, как бог из песни идиотической группы «Сплин». На ногах — кроссовки вместо гриндеров. А сквозь клетчатый хлопок на груди просвечивает (на самом деле не просвечивает, но я все равно ее вижу) стилизованная надпись: «Русский».