Дэвид Мэдсен - Шкатулка сновидений

— Валите его! Бейте кулаками как можно сильнее!

Я двинул Малковича локтем в живот, и он вскрикнул; доктор Фрейд несколько раз ударил меня тростью по шее; потом Малкович с графом повисли на мне, сосредоточенно пытаясь повалить на землю. Я извивался и отбивался, но вскоре был прижат к стене. Я заметил, что у Малковича снова эрекция.

— Бейте по яйцам, туда, где больнее всего!

— О, нет, — задумчиво пробормотала Адельма. — Только не по яйцам.

В эту секунду я потерял равновесие и наполовину сполз вниз, тщетно пытаясь подставить руку. Малкович вцепился мне в голень. Падая, я ударился головой о подоконник, и где-то в моем мозгу, позади глаз, внезапно сверкнула резкая, пронзительно-болезненная молния. Веки закрылись. Крики превратились в приглушенное жужжание. Темнота.

Когда свет вернулся, он показался мне добрым, нежно-теплым, с мягчайшим бледно-голубым оттенком. Это был приветственный свет, естественный и мирный по своей природе. Он не являлся следствием чего-то — удара по голове, затрещины палкой, злого кулака — он просто был. Мне не хотелось открывать глаза, но я знал, что рано или поздно придется это сделать. Когда я поднял веки — медленно, с опаской — то увидел над собой безбрежные просторы летних небес. Одинокая птица, черная на солнечной лазури, безмолвно парила в вышине.

— Вот бы остаться здесь навсегда, — произнес чей-то голос.

Повернув голову — похоже, я лежал на спине — я встретился взглядом с парой дружелюбных глаз. Я сразу же узнал их. Они принадлежали моей подруге детства, Труди Меннен!

— Труди, — шепнул я, с трудом веря в происходящее, не смея пошевелиться, чтобы не нарушить очарование момента.

— Привет, Хендрик.

— Это мое настоящее имя?

— Да, конечно.

— А ты — настоящая Труди?

— Да. Ну, по крайней мере, во сне.

Я ощутил, как по коже бегут мурашки, и тут заметил, что мы оба раздеты.

— Значит, это очередной сон, — прошептал я.

— Во сне, который во сне, который во сне, Хендрик. Это шкатулка со сновидениями, и ты добрался до самого дна.

— Что со мной происходит?

— Ничего особенного. Ты лежишь без сознания в комнате Адельмы, но это, естественно, тоже сон. Все остальные отправились подавлять мятеж.

— А почему мне снишься ты?

— Не догадываешься?

Я медленно покачал головой.

— Здорово снова видеть тебя, Хендрик. Так здорово! Улыбнувшись, она осторожно обняла меня за шею и притянула мое лицо к своему. Мы поцеловались, и я почувствовал на ее губах вкус жареного цыпленка. Потом она отодвинулась.

— По-моему, я сейчас заплачу, — произнес я.

— Почему?

— Потому что люблю тебя, и мы здесь, вместе, под сияющим небом, обнаженные в теплых солнечных лучах. Я хочу сказать, что… сказать…

Слова застряли у меня в горле, в груди поднялось сдерживаемое рыдание.

— Все хорошо, Хендрик, все, правда, хорошо.

Я приподнялся на одном локте. Трава подо мной нагрелась, острые стебельки покалывали голую кожу. Наша одежда валялась кучей неподалеку.

— Нынешнее мгновение — за несколько секунд до того, как это произошло, — сказала Труди.

— Произошло что? Ах!

— Видишь, все началось именно здесь.

— И здесь же и закончится?

Труди перекатилась на бок и пристально посмотрела мне в глаза.

— Господи, нет! — ответила она. — Сон продолжается. Он никогда не закончится. У него нет конца, нет начала, нет середины. Он похож на реку, только без истока. Он течет вечно. Когда ты спишь, все твои поступки — шаги вглубь сна, а когда просыпаешься — шаги наружу. Он живет отдельно от тебя, Хендрик. Внутри ты или снаружи, он всегда продолжается. Он независим.

— Но как такое может быть? — мои глаза расширились от изумления.

— Это просто есть. Поверь, я знаю. Все, что тебе надо сейчас сделать — выйти из этого сна до того, как все начнется снова.

— Это важно?

— Мой дражайший Хендрик, это имеет огромное значение.

— И как же мне из него выйти?

— Закрой глаза и засыпай. Конечно, когда проснешься, ты обнаружишь отвратительную шишку и почувствуешь не менее отвратительную головную боль. Падая, ты ударился о подоконник, бедный мальчик.

— Есть ли еще что-нибудь, что нам нужно сказать друг другу?

— Ничего существенного.

— Труди, — сонно пробормотал я, — всё ли имеет предназначение, смысл?

— Ты говоришь совсем как старый несчастный профессор Бэнгс. Он во сне, в котором этот сон. Да, такая вот огромная шкатулка, полная сновидений!

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Смысл всего — иметь смысл. Обрести смысл.

— А теперь ты похожа на профессора Бэнгса! — я мягко усмехнулся.

— Вовсе нет. Он жаждет «открыть» предназначение и смысл всего. А это никуда не годится. Назначение и смысл надо дать. Вот зачем всё здесь.

— Труди…

— Жизнь не рождается с готовым смыслом, так же как цыплята не рождаются под соусом. Смысл, как и соус, надо приготовить. Но в обоих случая результат может оказаться восхитительным.

— Но Труди…

Она прижала палец к моим кубам:

— Тсс… Посмотри на небо, Хендрик. Разве оно не прекрасно?

Да, оно казалось прекрасным. Как в первый день творения, когда весь мир был новым, только что вышедшим из рук Создателя, напоенным ароматом цветов, и фруктов, и свежей земли. Я слышал легкое, равномерное дыхание Труди, похожее на шум далеких морских волн, ощущал близость ее обнаженного тела, почти обонял запах покрывавшего кожу пота.

Я чувствовал себя совершенно счастливым. Высвободив свою руку из руки Труди, я коснулся ее груди. Полные, упругие соски защекотали мою ладонь. Я скользнул ниже, по поднимающемуся и опадающему животу, мои пальцы добрались до секретных завитков волос, погладили и раздвинули губы влажной щели…

— М-м-м-м… как приятно, — пробормотала она. — А теперь спи.

Я закрыл глаза — и тут же пришел сон, непрошеный, точно порыв душистого вечернего ветерка в конце жаркого дня.

Труди не ошиблась: на правой стороне моего лба вздулась шишка, а голова раскалывалась. Я с трудом поднялся на ноги. В комнате царила непроглядная темень. Выглянув из окна, я увидел, что на улице тоже темно. Должно быть, наступил вечер. Сколько сейчас времени? Где все? О, моя голова!

— Только не впадай в заблуждение, что ты проснулся, — произнес дружелюбный голос совсем рядом.

— Кто это? Кто здесь? — прошептал я.

— Я, — ответил голос. — Вообще-то, технически выражаясь, здесь только ты. Но, так как ты по-прежнему спишь, значит, мы оба здесь.

— Где?

— Здесь.

— Где здесь?

— Во сне… или…?

— Где же еще, — печально осведомился я, — если не во сне?

— Ты расстался с Труди Меннен, и теперь ты со мной. Ты, конечно, спишь, но это не совсем один и тот же сон. Мы немного поболтаем о том и об этом, а потом ты проснешься.