Дэвид Мэдсен - Шкатулка сновидений

— Ты знаешь Адельму? — меня внезапно охватило любопытство.

Мальчик дерзко ухмыльнулся.

— Во всех смыслах этого слова! — ответил он. Потом подмигнул и облизнулся. — Намек понял?

— Думаю, да. В твоем возрасте это омерзительно.

— Так тебе нужен велосипед или нет? Я обойдусь и без твоих наставлений. Только не говори мне, что сам не поимел ее! Мы все её поимели.

— Что?

— Слушай, бери велик и проваливай!

— А ты? — спросил я.

— Так ведь они жаждут не моей крови!

Кивнув, я взгромоздился на старинный драндулет и, отчаянно крутя педали, покатил прочь. На мгновение обернувшись, я увидел стоящего посреди улицы мальчика. Его палец был воздет в непристойном жесте.

Когда я, наконец, добрался до замка Флюхштайн и, измотанный и подавленный, вскарабкался по лестнице в свою комнату, за дверью обнаружились доктор Фрейд, Малкович и Адельма. Они сидели в креслах. На отталкивающем лице Малковича блуждало мечтательное выражение, а доктор Фрейд говорил монотонным, дрожащим голосом:

— Правда, моя сестра Ханна была довольно одаренным музыкантом и играла в струнном отделении Штутгартской филармонии, но позже она вступила в эзотерическую каббалистическую секту, призывавшую своих членов к опасным аскетическим мероприятиям — например, к частым постам и жестоким епитимьям, накладываемым на себя. И во время такой епитимьи — сейчас неподобающее время и место для описания ее характера — бедняжка Ханна повредила лоно и не могла больше правильно держать свой инструмент, не испытывая при этом мучительной боли. Как-то раз она потеряла сознание во время исполнения Меркенбергеровской «Интерлюдии в фа-минор» — от боли, не от скуки — и была вынуждена уйти из филармонии. С тех пор Ханна никогда не играла на виолончели…

— Где, черт побери, вы прохлаждались? — воскликнул я.

Доктор Фрейд взглянул на меня, раздраженный, что его прервали.

— Я скрашиваю время ожидания вас, Хендрик, рассказывая Малковичу и Адельме кое-что из превратностей моей долгой жизни.

— Я уже слышал эту историю, — так же раздраженно ответил я.

— Я рассказываю ее им, а не вам.

— Малкович тоже ее слышал.

— А я — нет, — с упреком заметила Адельма.

— Кроме того, — агрессивно вставил Малкович, — мне нравится слушать ее снова, и снова, и снова. Где прохлаждались вы, если уж на то пошло?

— Обежал полгорода, спасался от толпы убийц, намеренных разорвать меня в клочки, выслушивал оскорбления от мальчика на велосипеде… о, это слишком долгая история, чтобы вдаваться в подробности.

Доктор Фрейд медленно покачал головой.

— Какая невоспитанность! В мире не осталось ни учтивости, ни хороших манер.

— Я бы сказал, что преследование и нападение множества сумасшедших мясников — это более чем плохие манеры!

— Не спорь с доктором Фрейдом, ты, молокосос-головорез! — заорал Малкович. И с театральной нелепостью добавил, понизив голос: — В следующий раз я отшлепаю тебя по голой заднице…

— А почему не сейчас? — задумчиво пробормотал доктор Фрейд.

— Несомненно, — сказал я Малковичу. — Вам бы это понравилось, не так ли? Причинять боль для вас что-то вроде хобби. Когда вы не угрожаете отшлепать мускулистых молодых мужчин, то запугиваете полных женщин ножом.

— Ты обещал, что будешь молчать! Обещал! Доктор Фрейд повернулся к Малковичу и спокойно произнес:

— Пожалуйста, не беспокойтесь, Малкович. Хендрик не сказал мне ничего такого, о чем я бы не знал.

— Что?!

— Мне уже давно известно о ваших садистских наклонностях. И не только мне — любому человеку в Б…, если уж зашел разговор. Около двух лет назад в Стэдлерском институте даже была лекция на эту тему. Приехало около трехсот специалистов по сексуальной психологии, в том числе доктор Хорнбех из Кёбенхафна и профессор Хильдегард Крумп. Хочу добавить, лекцию восприняли чрезвычайно хорошо.

— А кто ее читал? — спросил Малкович, его челюсть отвисла, глаза с недоверием таращились на доктора Фрейда.

— Я, конечно же. С подробными цветными слайдами.

— Слайдами? С чем? — заинтересовался я. Вдруг мне стало очень любопытно.

— С Малковичем, преимущественно.

— Со мной?

— Да. По большей части, в постели, но также в некоторых других интимных ситуациях и обстоятельствах. Засняты практически все телесные отправления, включая частые акты самоудовлетворения.

— Кем?

— Вами, естественно. Отсюда и название — самоудовлетворение.

— Нет, я имею в виду, кем засняты?

— Вашей женой, — ответил доктор Фрейд. — Она охотно с нами сотрудничала. За плату, конечно же.

— Какую?

— Боюсь, это конфиденциальная информация.

— Коварная сучка! — выдохнул Малкович. — А я еще удивлялся, на какие деньги она купила новую зимнюю шубу…

— Видите, Малкович, я знаю все о вашей склонности к темным сторонам сексуального возбуждения.

Потом доктор Фрейд посмотрел на меня.

— Что напомнило мне… — произнес он. — Где граф Вильгельм?

— Ах… — прошептала Адельма.

— К сожалению, он превратился в антиквариат.

— Нет…

— Да, — кивнул я.

Доктор Фрейд подозрительно прищурился.

А почему вы столь внезапно стали объектом всеобщего гнева и ненависти? — спросил он. — Почему простой люд хочет убить вас?

Я молчал, повесив голову.

— Думаю, вы должны нам объяснить, Хендрик.

— Да, Хендрик, — вставила Адельма. — Ты обещал, что все объяснишь.

— Вы правы, — наконец ответил я.

— Ну? — потребовал Малкович. Итак, я глубоко вздохнул и начал.

Все трое выжидающе смотрели на меня.

— Пока я лежал без сознания на земле возле замка Флюхштайн в ночь нападения коров, — произнес я, — мне снилось, что мы с Адельмой занимаемся любовью…

— Вы уже говорили об этом раньше, — перебил доктор Фрейд.

— Возможно, ему нравится описывать, как он терзал и лапал ее, — насмешливо предположил Малкович. — Быть может, он возбуждается, вспоминая мельчайшие детали того, как он истязал ее несчастное тело, как играл с ней, дразнил ее, доводил до вершины визжащей страсти…

— Очень надеюсь, что это так, — вполголоса пробормотала Адельма.

Презрительно взглянув на Малковича, я продолжил:

— Но я не рассказал вам, что после занятий любовью я уснул в постели. Мы оба уснули. И мне приснилось, что я нахожусь в маленькой темной комнатке, наедине с обнаженным мужчиной…

— Извращенец!

— … который поведал мне очень странную историю.

— Сексуального толка, да? Это была история про секс?

— Вовсе нет. Это была моя собственная история. Мужчина в той комнате был я сам. Я видел его лицо — и мне казалось, что я смотрюсь в зеркало.

Ты? Это был ты? — воскликнула Адельма.

— Да. Когда он закончил говорить, я знал все, что только можно было знать. И, придя в себя, я вспомнил. Я вспомнил свой самый первый сон. Он приснился мне в возрасте шести лет. Мне снилось, что я бегу по полю за нашим домом в 3…, и меня преследует огромная птица, хлопающая гигантскими крыльями и щелкающая острым клювом. Она кричала, и пронзительно верещала, и клекотала каркающим нечеловеческим голосом: «Беги, беги, но тебе не скрыться!». Я проснулся перед тем, как тварь схватила меня, но весь следующий день меня трясло от страха и тревоги. Я так и не рассказал про свой сон отцу и матери — думал, что они не поймут. Я полагал, что им никогда не снились сны про гигантских птиц, и они сочтут меня сумасшедшим.