Джо Фауст - Дьяволы Фермана

Я добрался до стола и положил одну руку на плечо Гризволду, а другую — на спину Харбисон. Это выглядело как дружеский жест, хотя на самом деле я поступил так из корыстных соображений: старался удержаться на ногах.

— Друзья мои, — сказал я, — много всего случилось сегодня, и много чего еще случится впоследствии. Некоторые из этих вещей будут хорошими, а другие хорошими не будут. Может быть, меня прославят, а может быть — заклеймят… Не это важно. А вот что — если я проиграю, то отвечу за все сам. Один. Мне не привыкать. Я то и дело влипаю в глупые положения и связываюсь с людьми, от которых потом не могу отделаться. — Здесь я покосился на Бэйнбридж, но она не поняла намека и продолжала взирать на меня глазами, полными восхищения. — Если меня ждет взлет, я поднимусь на ваших плечах. Я поднимусь к славе, потому что вы все помогали мне. И я этого не забуду. Если я поднимусь, я возьму вас всех с собой. Потому что без вас — пожалуйста, поверьте, друзья мои, — без вас я бы не сделал ничего.

Снова раздались аплодисменты, и Гризволд сказал:

— Слушайте, слушайте.

Я торжественно кивнул, и это движение выбило меня из равновесия. Я зашатался и едва не рухнул на колени Харбисон. Только мне удалось снова принять более или менее устойчивое положение, как в зал вошел водитель велосипедной коляски.

— Боддеккер, — провозгласил он.

— А теперь я прошу меня простить — мне нужно удалиться.

Снова послышались аплодисменты. Я сделал шаг, и рядом возник Депп. Обхватив рукой меня за плечи, он повел к двери. Водитель осуждающе покачал головой при нашем приближении; они с Деппом помогли мне выйти под дождь и усадили в коляску.

Крытый верх коляски был поднят, капли дождя стучали по нему уютно и успокаивающе, Я высунул голову наружу, и дождь ударил мне в лицо. Депп сунул что-то в руку водителю, тот закрыл дверь, и в следующий миг коляска тронулась с места.

Я вытер с глаз дождевые капли. Холод заметно прояснил мои мысли. Я чувствовал странное оцепенение и головокружение, понимая, что причиной тому не алкоголь. Меня раздирали сомнения, и я не знал, что предпринять. Я мучительно размышлял над требованием Левина относительно Дьяволов Фермана. Ничто не мешает пригласить на их роли профессиональных актеров. Ничто… Однако Левин — «старик», а «стариком» не станешь до тех пор, пока не приобретешь профессиональную хватку. Пока не научишься инстинктивно понимать, что лучше, а что хуже для продажи товара. Может, Левин разглядел в моем тексте нечто, чего не увидел я сам?

С другой стороны, разве Левин не похвалил также и мой ролик для «Виткинс-Маррс»? Он счел его одним из лучших, хотя, по правде сказать, это совсем не так. И некоторые из моих жутких ошибок он окрестил «блистательными идеями». Я терялся в догадках. Я недоумевал.

Усилием воли я выгнал из головы алкогольный туман и постарался сосредоточиться. Может быть, дело просто в том, что я нравился Левину. Он заметил во мне неплохие профессиональные навыки, счел меня перспективным и вставил в свой персональный список людей, которых стоит поднять к верхам власти. В чем же здесь дело? Левин поставил на меня, надеясь, что я сумею создать убойный ролик для «Наноклина»? Поставил — и не промахнулся… Или он с самого начала был уверен, что получит гениальное творение?

Все-таки он выбрал меня неспроста. Это не могло быть случайностью. Ролик же действительно хорош. Ему удалось избежать ловушки, в которую угодили все прочие рекламные агентства.

Предположим. И все же — как быть с Дьяволами Фермана? Может, им нужна передышка? Не исключено, что они разбойничают на улице просто из-за нехватки денег. И если им заплатят за ролик, они завяжут с прежней жизнью? Я мог бы в это поверить в случае Джимми Джаза. Он разительно отличался от всех. Но Джет? Шнобель? Сам Ферман? Или Ровер? Может, я несправедлив к ним, но мне они показались неисправимыми. Больше всего на свете я бы хотел позабыть о Дьяволах Фермана. Я хотел, чтобы они все — включая и Джимми Джаза — исчезли из моей жизни, что бы там ни говорил Левин.

Я откинул голову на спинку сиденья. Коляска катилась по улице, дождь стучал по натянутому верху. Воздух пахнул сыростью, и шины мягко шелестели по мокрой мостовой. Я опять высунул голову наружу, дождался, когда она немного намокнет, а затем снова скрылся в коляске, вытирая капли с лица.

Почему я должен это делать? С какой стати я вообще об этом беспокоюсь?

Ради Деппа и всех остальных? Не исключено. Депп пытался что-то сказать мне у Огилви, не так ли? Что-то очень важное, напрямую связанное с нынешней проблемой… Я постарался припомнить.

«Красная линия, Боддеккер, это деньги».

Ладно. Я знаю. Это Деньги. Деньги — это Всё. Деньги означают продолжение функционирования Всего На Свете, включая саму Жизнь. Жизнь Такую, Какой Мы Привыкли Ее Видеть. Не это ли пытался сказать мне Хотчкисс, рассуждая о приближении конца света?

«Наши с тобой гонорары напрямую зависят от успеха кампании… Это принесет агентству невероятную кучу денег».

Хорошо. Продажи означают деньги. Означают деньги для Пембрук-Холла. Я это понимал, но есть и что-то еще. Я что-то упустил… Я попытался начать сначала.

Продажи означают деньги. Деньги для Пембрук-Холла. Деньги для Деппа. Деньги для Дансигер, Бэйнбридж, Мортонсен, Харбисон, Гризволда и бедной Сильвестер. И деньги для меня. Депп справедливо полагал, что именно из-за денег я начал работать на Пембрук-Холл. Деньги можно потратить у Огилви. Деньги можно истратить на изысканные творения Весельчака — вроде розы из проволоки, которую его брат-археолог раскопал на свалке прошлого века. Деньги можно пустить на Бэйнбридж, хотя это приводит лишь к тому, что она неверно понимает мои намерения… Деньги можно потратить на…

В романах на этом месте обычно ударяет молния. Если бы так и случилось, подобное происшествие несомненно добавило бы ситуации драматизма. Лил дождь, бушевал ветер, и мною владело странное, неосознанное до конца предчувствие. Как славно в такой вот момент узреть бело-голубое пламя, яркой молнией прорезавшее небеса и окружившее громады зданий причудливым ореолом. Как хорошо было бы услышать гулкий, рокочущий глас грома, который донес бы до меня смысл жизни и уверил, что конец света еще далеко.

Вместо этого раздался голос. Высокий, гнусавый тенор. Я настолько запутался в рассуждениях о бесполезном использовании денег, что не заметил, как коляска остановилась, и мокрый водитель открыл для меня дверцу. И это он сказал голосом грома:

— Приехали, сэр.

Я уже отрешился от своих дум, как вдруг почувствовал странную пустоту внутри. Я открыл рот, вылез и оглядел здания, возвышавшиеся вокруг меня.

— Вы мне ничего не должны. Ваш друг заплатил.