Уилл Айткен - Наглядные пособия (Realia)

** Иссеи Мияке (р. 1938) – один из ведущих японских дизайнеров наряду с Ямамото и Кавакубо, разрабатывает модели, соответствующие современному мобильному стилю жизни, а также ориентированные на интеллектуалов и людей искусства.

– Я не опоздала.

Мадам Ватанабе дергает за черный шнур, обвившийся вокруг ее левой руки.

– Без пяти восемь! Я приходить в класс без пяти восемь, никакой учитель нету. Ленивый девочка спать на стульях.

– Занятие начинается только в восемь.

– Хороший учитель приходить раньше девочков. Подавать пример.

Всегда придерживалась правила, что со стервами лучше не спорить.

– Что за мюзикл вы репетируете?

– «Хижина в небах».

– «Хижина в небе»*?

– Как я сказать.

– Этот мюзикл популярен в Японии?

– Будет, когда труппа «Земля» кончить.

– Пойду-ка сгоню своих студентов.

– Загонить? – Мадам Ватанабе, орудуя громадным пучком волос, мало-помалу оттесняет меня к дверям.

Я изображаю ковбоя с лассо.

– Загонять. Собирать в стадо.

– Я знаю, – говорит мадам Ватанабе. – Загонить. Как корова.

– Или дичь.

Это ее озадачивает. Я толкаю от себя обитую дверь. Девочки в зеленых клетчатых юбках ползают на четвереньках, собирают грязь. Мадам Ватанабе пронзительно орет на них по-японски, каждая визгливая фраза заканчивается стаккатным «трудись-трудись».

* Музыкальная комедия «Хижина в небе» («Cabin In The Sky», 1942) с участием Э. Уотерс, Л. Армстронга и Д. Эллингтона снята Винсенте Миннелли, американским режиссером, классиком голливудского мюзикла 40-х и 50-х годов.

***

Устроились за партами, строго «по линеечке», все – на первом ряду. Похоже, даже по росту разобрались, от трепещущей малышки у окна до высокой, мужеподобной девицы у двери. Сидят, выпрямившись, скрестив лодыжки, положив ладони на блестящие поверхности парт, черные глаза неотрывно устремлены на меня.

– Нет, так дело не пойдет.

Видимо, понимают они только слово «дело». Лезут под парты, расстегивают пряжки на одинаковых сумках черной кожи, достают разноцветные тетрадки и продолговатые металлические коробочки с узорами и надписями на крышках. Тетрадки кладут вертикально, в центре парты, металлические коробочки – параллельно тетради, слева. Все как одна открывают продолговатые коробочки, достают ручки, карандаши, безупречно чистые пузырьки с корректирующей жидкостью.

Иисус, мать их за ногу, прослезился бы.

– Девочки, пойдемте со мной. – Сидят, не шелохнутся. Пробую снова. – Ну-ка, все встали.

В панической спешке сметают с парт ручки, карандаши, корректор, тетрадки и металлические коробочки, суют обратно в сумки, каковые сумки, разумеется, сперва необходимо расстегнуть, затем застегнуть снова – чтобы все было правильно, как надо. Вытянулись по стойке «смирно» рядом с партами. Пацанка проверяет, под нужным ли углом ее беретик. Малышка в противоположном конце ряда украдкой грызет ноготь, пока не замечает, что я смотрю в ее сторону.

– Отряд, за-а мной, – объявляю я и направляюсь к двери.

В коридоре останавливаюсь, оглядываюсь. Девочки остались стоять за партами. У пацанки в глазах поблескивают слезы.

– Занятие уже все?

Машу им рукой, давая понять, чтобы догоняли, веду их по лабиринту коридоров в небольшой курительный салон позади зала «Кокон». Вдоль стен, оклеенных серебристыми обоями, протянулись длинные скамейки, на скамейках – большие синие бархатные подушки. Беру подушку.

– Ну-ка, хватайте.

Минутное замешательство. Все стоят, глядят не на подушки, а на меня.

– Какую нам брать? – шепчет наконец боязливая малышка.

– Да любую, черт побери! – Я вовсе не хотела на них орать, но, вместо того чтобы обидеться, и эта, и прочие словно оживают и накидываются на подушки. Вот по приказу они действовать умеют.

Веду их обратно в класс, бросаю свою подушку на паркетный пол, принимаюсь отодвигать с дороги парты. Пацанка бросается помогать, швыряет одну из парт через всю комнату, отбивает от стены кусок штукатурки. Остальные так и стоят на месте, судорожно вцепившись в подушки.

Сажусь на свою. Девочки раскладывают подушки аккуратным рядком прямо передо мною. Прежде чем сесть, неслышно разбирают сумки. Деловито их расстегивают, когда я поднимаю руки, веля прекратить.

– Никаких книг. Никаких карандашей, никаких ручек, никаких мазилок, никаких пеналов. Садитесь в круг.

Уж можете себе вообразить, времени на это уходит немало: круг должен получиться безупречно ровный. Пацанка обходит класс дозором, проверяя, образуют ли подушки идеальную кривую.

Тыкаю себя в грудь и очень медленно произношу:

– Меня зовут Луиза.

Девочки дотрагиваются до своих носов и хором повторяют:

– Меня зовут Луиза.

Видимо, доходит до них медленно.

Снова тыкаю себя в грудь.

– Луиза – это я. А теперь назовите мне свое имя и возраст. – Указываю на неугомонную малышку.

– Мичико, – говорит она. – Шестнадцать. Двигаемся по кругу дальше.

– Норико, семнадцать.

– Фумико, – сообщает девочка, что легко сошла бы за сестру-близнеца Норико, если бы не крупная родинка на подбородке. – Семнадцать.

– Акико. Мне девятнадцать. – Девочка указывает на себя, и я только сейчас замечаю, что на ней белые хлопчатобумажные перчатки. – Я вот уже много, много лет учу английский, и все равно до сих пор делаю в высшей степени прискорбные ошибки. Даже когда я…

– Очень хорошо, Акико. Будешь старостой группы. – Может, наконец замолчит. Она кланяется едва ли не до полу, показывая, сколь недостойна этой великой чести.

Последней открывает рот Пацанка и чистым контральто возвещает:

– Меня зовут Кеико.

А где же, скажите на милость, Харпо, Чико и Зеппо*?

– Как так вышло, что у вас у всех похожие имена?

– Похожие? – переспрашивает малышка (Мичико?) и принимается терзать другой ноготь.

– Одинаковые, – поясняю я.

– «Ко» на конце имени означает «маленькая», – сообщает Кеико.

– Только для женщин, – уточняет Мичико. Уже жалею, что спросила.

– Так вот, сегодня мы просто познакомимся друг с другом.

Кеико хмурится, понижает голос еще больше.

– Мы друг с другом уже знакомы. Все из труппы «Огонь».

* Зеппо, Харпо и Чико – трое из братьев Маркс, семьи актеров комедийного жанра, особенно популярной в 1930-е гг.

Спасибо тебе, Пацанка.

– Но я-то вас не знаю. Так отчего бы вам всем для начала не рассказать мне про себя?

– Что угодно? – спрашивает девочка с родинкой (Фу-мико?). Никак в шоу-бизнес собралась, когда вырастет?

– Конечно. – От такой либеральности ученицы просто в ужасе. – Ну ладно, тогда скажите мне три вещи: из какого вы города, как давно учитесь в «Чистых сердцах» и почему вы здесь.

Руки нетерпеливо подрагивают, ерзают – девчушкам до смерти хочется это все записать.