Дэвид Боукер - Как стать плохим

— Слушай, я хотел одну передачу посмотреть, так что ты не вовремя.

— А что, записать ее нельзя?

— Видишь ли, нет. Я поставил запись на другом канале.

— Передача во сколько?

— В девять.

— Вот видите, у нас еще сорок минут.

— Знаю, но я хотел кофе выпить и газету найти…

— Что, на это уйдет сорок минут? Гордон неожиданно рассмеялся:

— Конечно, нет. Ну и ловкач ты! — Он отступил, впуская меня в дом. Похоже, в голове у него сложился определенный план. — Кофе я могу прямо сейчас сделать, чтобы не тратить время.

Я проследовал за хозяином на кухню. В гостиной орал телевизор. Гордон принялся увлеченно хлопотать вокруг чайника, но неожиданно присел на табуретку и замер, тяжело дыша.

— Вы как? — забеспокоился я.

Он отмахнулся, показывая, что дышать ему в данный момент важнее, чем отвечать на вопросы.

— Понимаете, — перешел я к делу, — у Каро нет денег, и она боится, что ваш брак повлияет на ее будущее.

Гордон с улыбкой кивнул, и я уж было решил, что мое убийственное обаяние действует. Увы, я ошибался.

— Неужели, — усмехнулся Гордон. — Так-так. Что же она сама мне не сказала?

— Она слишком гордая. Вы же знаете, как бывает. Сначала молчат о простых вещах, а потом все становится сложнее и сложнее — об этом уже и не расскажешь.

Гордон смотрел на меня, как на идиота. В чем-то он, наверное, был прав.

— Послушай, Родни, — заговорил он, подняв указательный палец.

— Я не Родни. Гордон меня не слышал.

— Ты думаешь, я круто обошелся с дочерью. Бьюсь о заклад, она не говорила о вкладе на ее имя.

— Не говорила.

— Когда Каролина появилась на свет, мы сделали специальный вклад. Каждый год добавляли тысячи четыре, точно не помню. Когда ей исполнился двадцать один год, она получила деньги в свое распоряжение. Восемьдесят пять тысяч фунтов. Можно купить квартиру или даже дом… У нее в то время была приличная работа, так что Каролине было по силам выплачивать закладную.

И что же она сделала? Ушла с работы, совершила кругосветное путешествие, купила машину и спустила деньги на шмотки. Через полгода денежек и след простыл. Ты можешь сказать, что трата денег — личное дело моей дочери. Согласен. Но тогда мои деньги — исключительно мое дело.

Рассказ меня удивил, хотя я постарался не подать виду.

— Допустим. Признаю, Каролина поступила неправильно. Однако подумайте сами, кто в двадцать один год поступит иначе? Что мы знаем о жизни в этом возрасте?.. Не понимаю, к чему вы клоните.

— К чему я клоню? — Гордон залил кофе кипятком. — Каролина — взрослая девочка. В жизни она ничего не добилась. Мне жаль, да, но я тут ни при чем. Мне семьдесят три года, и на закате жизни я неожиданно обрел счастье. Моей женой станет прекрасная женщина. Не Каролина ухаживает за мной, обо мне заботится Эйлин.

— Выходит, Каро права? Вы не намерены оставить ей дом. Что бы сказала на это ее мать?

— Не ваше дело. И не ее.

— Вы понимаете, что ваше отношение обижает Каро?

— А знаешь, что меня обижает? Отношение моей дочери. Когда я был в ее возрасте, я не ждал, что родители оставят мне дом.

— А что, было что оставлять?

— Нет. Но это к делу не относится! — Гордон разозлился. — В молодости у нас в колледже учился парень по имени Димбо-Болтун. Естественно, по-настоящему он был не Димбо и даже не Болтун, но именно так мы его прозвали. Бедный Болтун. Он только и говорил, что о матери, которая второй раз вышла замуж и вычеркнула его из завещания. Ужасно… Не хочу, чтобы Каролина чувствовала себя обделенной.

— Вы имеете в виду, что позаботитесь о ней?

— Я имею в виду, что не стоит выдумывать то, чего нет. — Гордон посмотрел на часы и встал. — А теперь извини, скоро начнется передача. Я все серии смотрел, не хочу пропускать.

Я окинул старика оценивающим взглядом. Благообразная седина, шкиперская бородка — он мог бы красиво состариться. Все данные налицо. Если бы это тело населил иной дух, разница была бы разительной. Каро права. Старикашку переполняли эгоизм и всепоглощающее безумие. Он вычеркнул единственную дочь из завещания, наплевал на волю покойной жены и теперь ждал, что его похвалят за такое преступление.

— Значит, кредит на покупку машины не обсуждается?

— Какой кредит?! — возопил Гордон. — Мы оба прекрасно знаем, что я из этих денег и пенни не увижу.

Пора было уходить. Гордон действовал мне на нервы. В коридоре я решил нанести заключительный удар.

— Кстати, вы сломали мне боковое зеркальце.

— Чего?

Я объяснил, что случилось. Он стал отрицать. Я напомнил, что Каро все видела.

— Не будем делать из мухи слона, — предложил я. — Заплатите за зеркальце, и я не буду портить вам права.

— Нет! Нет! — Гордон явно завелся. — Не смей на меня давить!

Он принялся бегать взад-вперед, заложив руки за спину.

— Я на вас не давлю, — терпеливо сообщил я. — Вам просто на месте не сидится.

Гордон сверкнул налившимися злобой глазами:

— Слушай, ты, надменный ублюдок! Ты заявляешься сюда, треплешь мне нервы, указываешь, что мне делать с моим домом, с деньгами… А получив от ворот поворот, пытаешься выдавить деньги, обвиняя меня в том, к чему я отношения не имею! И ты это прекрасно знаешь! Катись ты знаешь куда.

Во время этой речи лицо Гордона три раза меняло цвет: красный, пурпурный, наконец малиновый. В конце концов отец Каро сделался похож на портрет Френсиса Бэкона. Внезапно Гордон пошатнулся и упал на спину. Тяжело приземлился — шмяк! — и в воздух взвилось облачко пыли. Пыль была не от ковра, а от самого Гордона.

Я застыл. Потом рассмеялся — неожиданно для самого себя. То был смех детского ликования, за которое я отказываюсь нести ответственность.

Гордон по-прежнему лежал на спине, бородка топорщилась в потолок, один тапок почти свалился с ноги. Его глаза были закрыты. Я наклонился и похлопал старика по щекам.

— Гордон? Гордон? — Ударил посильнее. — Гордон! Что с вами?

В горле послышалось клокотание. Потом он замер. Я попытался нащупать пульс, но у меня ничего не вышло. Отец Каро скончался.

Я бросился через весь дом, пытаясь найти телефон. Телефон обнаружился на кухне. Я схватил трубку и хотел было вызвать «скорую». Потом задумался. Если вызвать врача, Гордона могут еще спасти. Каро меня не простит. Я сам себя не прощу.

Так что я положил трубку на место, проследовал в коридор, перешагнул через старика и тихонько вышел.

Когда Каро наконец открыла мне дверь, я увидел, что на ее лице блуждает странная улыбка, а в глазах — нездоровый блеск. Днем она наглоталась какой-то гадости. Пять часов спустя ей стало совсем хорошо. Я в некотором оцепенении поведал Каро о судьбе отца. Она притянула меня к себе и страстно поцеловала.