Ричард Хелл - Пустоид

Запомните аксиому: Все, что делается, делается кем-то другим.

О да, твоя уязвимость — твоя самая ценная собственность. Ты — единица из единицы. Добавь к этому воздух, и ты сможешь продолжить дышать. Если не поскользнешься в ванной. Для того, чтобы сердце разбилось, оно должно быть очень твердым, но, если начистоту, это именно то ощущение, которое возникает, когда ты слышишь, как кто-то, кого тебе хочется ошеломить, вдруг произносит слова: «Просто я не хочу». Но пока я свингую, раскачиваю эти радуги над океаном, скажите мне правду: я вас убедил? Или я для вас — как дура, затесавшийся на вечеринку? И это вовсе не означает, что я хочу полностью отмежеваться от вас. Я видел дядюшку Джона с сбритой налысо Салли. [19]Это вовсе не означает, что я хочу полностью отмежеваться. Или я для вас — просто мелочь, о которой вы поговорите друг с другом потом? Что есть эти слова, которые кто-то записывает на бумагу? Может быть, это торжественный выход на сцену персоны, в противном случае интересной? Незаконное проникновение в чужой дом? История болезни? Досье по делу? Tour de force? [20]Как я уже отмечал выше, «поиметь секс» есть результат постулированного разделения полов. Это взгляд снаружи. «Поиметь» секс, «заняться» любовью. Лучше быть, чем иметь (вопреки нашему веку, когда власть ставится выше красоты). Изнутри, как обычно, все выглядит по-другому. Мы предпочитаем картины и образы. Слова исполнят свое назначение. Ты так стараешься их обхитрить. В каждом из нас возникает стихийное противодействие всякому постороннему действию, которое правильно обнаруживает нашу позицию. Он увидел, что идет тетя Мэри, и скрылся в темной аллее. Иными словами, самое убедительное — это собственный жизненный опыт. Слова — это не жизненный опыт. Тебе могут сказать только то, что ты уже знаешь. Где я? В том месте, где начинаешь задумываться, достаточно ли тебе своей личности, если тебе уже за тридцатник, и где лишь презрительно усмехаешься, если тебе еще нет тридцати. Внутри волны льда существует какая-то сцена из прошлого. Прижмись к ней лицом в правильном месте, и ты увидишь. Ты забрел далеко-далеко в ледяное поле. Ты оборачиваешься назад, и оно застывает под твоим взглядом, как шлейф за чтением газеты. Там, как в хрустальном шаре — со снегом внутри. Ты еще девственник. У тебя под пупком растут волосы. Человек, которому ты когда-то сказал: «Наш ребенок будет похож на…», — все еще где-то жив. Человек, с которым ты гулял по траве и останавливался под деревом, чтобы поцеловаться, растерянный и смущенный, как и всякий твоей раскраски, всплывая из старческой немощи — он вспоминает тебя так же часто, как ты вспоминаешь его. (Как Бога.) Тереза бы устояла на этом льду, в отличие от меня. Тереза бы просто достала бы свой огнемет. Она бы достала свой огнемет и унеслась бы на крыльях того, кто задает вопросы на кислороде в поисках пары. Больше мне ничего не нужно. Это все, что мне нужно. Воздух подо мной. Все, что ты постигаешь, остается за спиной. Воздух стекает струей у тебя по груди, между ног. Ты отливаешь в полете, и ветер сбивает струю, а те капли, что попадают тебе на ноги, испаряются в считанные секунды. Но еще лучше (кто станет спорить?) сделать что-нибудь ради любви. Как поет Джеймс Браун: «Ничего себе, я тебя люблю». («Интересно, а вы понимаете, о чем я сейчас говорю. Снаружи, похоже, похолодало».) Что делают пальцы — выдавливают намеченные на сегодня темы? Нет, это просто пустые блуждания автора, который не задает риторические вопросы. Но теперь нам пора возвращаться обратно к огню человека живого.

Артур Блэк, человек, который не наденет рубашку, если только она не старая, не мятая и не рваная. Да, у него в теле жарко, и, если выразиться помягче, сексуальная озабоченность тоже присутствует, и… да, но вы же не станете отрицать, что живое тело — всегда горячее. Где-то в человеческой плоти, в недрах мяса с прожилками души, даже у самого тупоголового, бессодержательного и автоматизированного индивида есть зоны тепла — результат трения между желанием и исполнением. У Рта есть особенно очевидные непомерные желания и равно очевидное и непомерное устремление принять с благодарностью все, что удастся заполучить. Вот почему, мой любезный соперник, горячие люди бывают такими жестокими. Они ничего тебе не дадут, пока ты автоматически их не полюбишь, как любят ребенка родители, и не найдешь для себя удовольствия в их настырной зацикленности на себе. Понаблюдаем за современной любовью в действии.

Подруга Рта, с которой они вместе уже две недели, приходит без предупреждения, когда Черепа нету дома — он пошел прогуляться со своей новой пачкой сигарет. Рот тут же стреляет у девочки доллар и отправляется за бутылкой вина. Он возвращается и продолжает глушить спиртное с таким непомерным пылом, с каким только девятилетние дети смотрят по телику все подряд, так что их за уши не оттащишь. Но этот субъект, Артур Блэк, вовсе не привлекательный. Не привлекательный и не забавный. Совсем не забавный. Он так напуган внезапной необходимостью материального воплощения своего умозрительного представления о себе — образа своего я в форму своего я, — так чтобы стать узнаваемым для другого, что если бы он не пил, его бы полностью парализовало.

Рот напуган. У него крутит живот. Он как слизняк под лавиной замерзшей грязи, и мать трясет его за плечо, и говорит: «Просыпайся! А то опоздаешь в школу!». Мать в ужасе смотрит на слизь у себя на пальцах. Очень часто, когда он регулярно встречается с кем-нибудь больше недели, его накрывает внезапный страх, что какое-нибудь случайно сорвавшееся замечание (типа: «Если бы только я выкорчевал все тело…») обнаружит всю глубину его отстраненности от своих кончиков пальцев.

— Я весь день думала о тебе, — говорит Мелисса, его подруга.

— Правда? Я о тебе тоже думал. Я все думал… о твоих волосах…

— О моих волосах? — Она смеется.

— Да. Они такие красивые. Ты сама разве не знаешь? Существует немало теорий насчет волос. Но самое главное: волосы растут у нас там, где они больше всего нужны, и где нам хочется, чтобы они были у всех — чтобы нам было приятно друг на друга смотреть. Это такой естественный отбор. Выживает наиболее приспособленный. (Иными словами, выживает тот, кто остался в живых.) На протяжении всей истории и по сегодняшний день (потому что, кто знает, к чему это все приведет в итоге) мужчинам нравилось, чтобы у женщин были волосы на промежности, на голове, подмышками и на ногах, хотя уже даже теперь считается, что волосы на ногах — некрасиво, а женщинам нравилось у мужчин то же самое, только чтобы волос было больше, им вообще нравятся волосатые мужики, и особенно у кого на лице щетина. И если рассматривать лично меня с данной точки зрения, то я — идеально приспособленная для жизни мужская особь человеческого вида, потому что мне нравятся все твои волосы — везде, где они у тебя есть. — Он трет ей промежность. — Разумеется, вовсе не исключено, что я просто клинический извращенец, и расположение волос на теле никак не связано с сексуальной привлекательностью индивида. В ходе эволюции волосы на телах людей поредели, чтобы освободить место для бородавок, которые отражают космические фу-лучи и какой-то еще другой вид столь же фатального излучения, еще не открытого нашей наукой.