Алан Глинн - Области тьмы (The Dark Fields)

Я кивнул.

– Вот, с этим так не бывает. – Он ткнул в таблетку у меня на ладони. – Эта прелесть, можно сказать, действует строго наоборот.

Я переложил таблетку с ладони на стол. Потом отхлебнул виски.

– Верной, прошу, хватит, я не старшеклассник, ищущий, где бы купить первую дозу. Я к тому, что я не…

– Поверь мне, Эдди, ничего подобного ты сроду не принимал. Я серьёзно. Просто проглоти, и сам всё увидишь.

Я уже долгие годы ничего не употреблял, именно по тем причинам, что упомянул Верной. Желание у меня время от времени просыпалось – тоска по этому вкусу на задней стенке глотки, и по блаженным часам скорострельных разговоров, и по случайным проблескам божественных форм и структур в обсуждении момента – это давно перестало быть проблемой, жажда эта напоминала грусть по ранним этапам жизни или по потерянной любви, и от самих этих размышлений даже появлялось мягкое наркотическое ощущение, но что же до того, чтобы действительно попробовать что-нибудь новое, вернуться в эту струю, ну… Я опустил взгляд на белую таблеточку в центре стола и сказал:

– Стар я стал для таких дел, Верной…

– Никаких физических побочных эффектов нет, если ты об этом переживаешь. Они идентифицировали те рецепторы в мозгу, которые могут активизировать специфические области и…

– Слушай, – я начал раздражаться, – я не хочу…

В этот момент заверещал мобильник. Поскольку я ходил без телефона, звонили явно Вернону. Он залез в боковой карман куртки и вытащил оттуда трубку. Пока он открывал крышку и искал кнопку, он сказал, кивая на таблетку:

– Вот что я скажу тебе, Эдди, эта таблетка решит все проблемы с этой твоей книжкой.

Он прижал телефон к уху и заговорил в него, а я смотрел на него в неверии.

– Гант.

Он точно изменился и в достаточно любопытную сторону. Он остался тем же парнем, однозначно, но казалось, что он развил в себе – или вырастил – новую личность.

– Когда?

Он поднял стакан и раскрутил содержимое.

– Знаю, знаю, но когда?,

Он посмотрел через левое плечо, а потом тут же вернул взгляд на часы.

– Скажи ему, мы не можем пойти на это. Он знает, что это не обсуждается. Мы не можем никоим образом.

Он отгоняющим жестом помахал рукой.

Я глотнул виски и прикурил “Кэмэл”. Вот он я – посмотрите – сливаю день с братом бывшей жены. Когда я час назад выходил из квартиры на прогулку, я и подумать не мог, что окажусь в баре. И уж точно не с братом бывшей жены, Верноном, блядь, Гантом.

Я покачал головой и снова отхлебнул.

– Нет, лучше уж ты скажи ему, и прямо сейчас. – Он начал вставать. – Слушай, буду там минут через десять-пятнадцать.

Оправляя куртку свободной рукой, он сказал:

– Ни за что, говорю же тебе. Жди, сейчас буду. Он выключил телефон и убрал назад в карман.

– Пиздец человеку, – сказал он, глядя на меня сверху вниз и качая головой, как будто я всё понимаю.

– Проблемы? – спросил я.

– Ага, уж поверь. – Он вытащил кошелёк. – Боюсь, мне придётся покинуть тебя, Эдди. Извини.

Он вытащил из кошелька визитку и положил её на стол. Вплотную к белой таблеточке.

– Кстати, – сказал он, кивая на таблетку, – это за счёт заведения.

– Верной, я не хочу. Он подмигнул мне.

– Не будь таким неблагодарным. Знаешь, сколько они стоят?

Я покачал головой.

Он встал из-за столика и остановился, чтобы поправить свободный костюм. Потом посмотрел на меня.

– Пять сотен баксов за дозу.

– Чего?

– Ты слышал.

Я посмотрел на таблетку. Пять сотен долларов за это?

– За выпивку я заплачу, – сказал он и пошёл к стойке. Я смотрел, как он протягивает деньги официантке. Потом он ткнул пальцем в сторону нашего столика. Наверно, это должно значить ещё выпивку – комплименты большому человеку в дорогом костюме.

По дороге от стойки Верной покосился на меня через плечо, что означало: Не напрягайся, друг, и следом: Ты уж позвони мне.

Ага, ага.

Я некоторое время сидел и размышлял над тем, что я не только давно уже не принимаю наркотики, но и не пью по вечерам. Но вот я сижу со стаканом – и на этом месте пришла официантка со вторым виски с лимонным соком.

Я прикончил первый и принялся за новый. Закурил очередную сигарету.

Проблема, мне кажется, была вот в чём: если уж я собирался пить днём, я бы предпочёл один из дюжины других баров, и сел бы за стойку, потрепался бы с парнем, усевшимся на соседнюю табуретку. Мы с Верноном выбрали это заведение потому, что оно было близко, но на этом его достоинства и заканчивались. Вдобавок начали потихоньку стекаться люди, надо думать, из близлежащих офисов, и тут уже стало шумно и оживлённо. Пять человек заняли соседний столик, и я слышал, как кто-то заказывает “Ледяные Слёзы Лонг-Айленда”. Не поймите меня неправильно, я не сомневаюсь, что “Ледяные Слёзы Лонг-Айленда” хорошо снимают стресс от работы, но при этом они ещё наповал сносят башню, и я совсем не хотел оказаться под рукой, когда эта жуткая смесь джина, водки, рома и текилы начнёт вставлять. “Макси” был баром совсем не в моём вкусе, простым и незамысловатым, и я решил допивать побыстрее и валить отсюда.

К тому же мне ещё надо было делать работу. Тысячи изображений ждали, чтобы я их изучил, упорядочил, переупорядочил, проанализировал и деконструировал. И какие дела меня держат в баре на Шестой-авеню? Никаких. Я должен был сидеть дома, за столом, потихоньку зарываться в “Лето Любви” и лабиринты микросхем. Мне надо бы изучать журнальные статьи из “Saturday Evening Post”, “Rolling Stone” и “Wired”, и ксерокопии материалов, разложенные на полу и всех прочих доступных поверхностях в квартире. Мне бы сгорбиться перед компьютерным экраном, в лучах синего света, и медленно, постепенно двигать вперёд свою книгу.

Но я сидел здесь, и несмотря на благие намерения, я так и не сделал ни шагу к выходу. Вместо этого, поддавшись таинственному сиянию виски, и позволив ему победить моё желание уйти, я вернулся к размышлениям о бывшей жене, Мелиссе. Она живёт, значит, на севере штата с двумя детьми, и занимается… Чем? Чем-то. Верной сам не знал. Как это вообще так? Как он может не знать? Я имею в виду, это естественно, что я не стал постоянным сотрудником “New Уогкег” или “Vanity Fair”, и что я не интернет-гуру, и не венчурный инвестор, но что Мелисса осталась никем – это уже противоестественно.

Чем больше я об этом думал, тем более странным это всё казалось. Что до меня, я могу легко проследить все шаги через годы, через все выверты и повороты, все зверские ощущения, и увидеть прямую, правдоподобную связь между относительно стабильным Эдди Спинолой, сидящим в баре, с контрактом на книгу для “Керр-энд-Декстер” и медицинской страховкой, и, скажем, более ранним, вертлявым Эдди, с дикого похмелья блюющим на стол начальника во время презентации, или роющимся в ящике с бельём подружки в поисках заначки. Но одомашненная Мелисса, которую описал Верной, она такой связи была лишена… или связь эта была нарушена, или… или я чего-то не понимаю.