Александр Уваров - Ужин в раю

Руки не были скручены проволокой. Они чуть отошли назад и отгибали плечи и спину, отчего казалось, будто в последнем, отчаянном усилии бьётся она, стараясь вырваться из схвативших её стальных пут.

Но, конечно… Так только казалось. Она была мертва. И недвижима.

Ступни почти не касались подножия столба. Труп словно висел в воздухе.

Распятие? Она возносилась? Возносилась?

Кашин подошёл к столбу.

Встал в двух шагах от него.

Поднёс ладони к лицу. Глядя в них, словно в раскрытую книгу, зашептал что-то похожее на заклинание.

Нет, это были не те фразы, что испугали когда-то Таню.

Звуки были другие. Совсем другие. Не мягкие и льющиеся ровным потоком. Другие. Резкие, отрывистые. Временами шипящие. Иногда почти переходящие в свист и хрип.

Да, эти звуки испугали бы её куда больше. Но теперь…

Ей уже было не страшно.

Звуки оборвались. Он замолк.

В молчании он стоял минуты две.

Потом отпрыгнул резко назад и хлопнул в ладоши.

И яркое, мощное пламя вырвалось вдруг из бетонной площадки столба. И труп исчез в этом огне, в мгновение поглощённый им.

Дым, чёрный, жирный дым повалил от столба. И медленно пополз в небо.

— Так вот откуда гарь эта на столбах, — сказал я. — Жаровня, стало быть…

— Ты всё-таки смотришь? — сказал Кашин. — Ну, ну… Любуйся… А о столбах… Напрасно ты так. Они живые, между прочим. И постарше тебя на три тысячи лет. А такой возраст уважать надо! Впрочем, есть столбы и подревнее. Далеко, правда, отсюда.

Он повернулся и пошёл к машине.

И когда он проходил мимо меня, я не выдержал и спросил его:

— Это ведь… Зачем чудеса эти? К чему это всё тебе? Кто ты такой, мужик?

Кашин остановился. Посмотрел на меня. И улыбнулся.

— Ангел я Божий. Ангел, Сереженька…

И сел в машину.

В раю текут реки.

Много рек.

В них прозрачная вода. В них водятся рыбы. Рыбы с золотой чешуёй. А вместо глаз у тех рыб — алмазы, рубины, сапфиры, изумруды. Плавники их — тонкие плёнки платины. Брюшки их — серебро.

Солнце рая — яркое, но не слепящее. Мягкое, нежное солнце.

В раю нет облаков. Небо там сине-розовое, всё исполнено тихим, кротким сиянием.

Свет солнца далеко проникает в воды райских рек. Далеко, до самого дна.

Тени лёгких волн, отразившись на бледно-жёлтых песчаных откосах дна чертят мимолётные узоры; мелькающую, летящую череду сплетающихся линий.

Ветры рая пахнут мёдом. И одуванчиками. И немного сиренью.

В раю не бывает гроз. А дожди бывают… Грибные.

Странно, да? Облаков нет, а дожди есть.

Хотя, наверное, раю и положено быть странным местом. Если бы там было всё знакомо… Разве б это был рай?

Ещё в раю летают пчёлы. Но они не жалят. Даже если поймать такую райскую пчелу и сильно сжать её в ладони — она будет только смешно щекотать кожу мохнатыми своими лапками.

А ещё в раю растут деревья. Много деревьев. Есть фруктовые. Сливы, вишни, груши… Яблонь, правда, нет. Росли когда-то, да их вырубили уже давно. Так что яблонь нет. Зато других деревьев — много. Ой, как много!

И пальмы есть. Для тех, кто к пальмам привык.

И ягоды тоже там есть. Малина, ежевика, голубика. И крыжовник есть. И земляника растёт на полянах. В высокой траве. Ягоды крупные, душистые. Сладкие. Сахарные просто.

Птиц в раю много. Перья у них шёлковые. Цвета — всевозможные. Оттенков — сотни, переливы сказочные. А голоса у тех птиц…

— А что, и ангелы в раю есть? — спросил я ангела Кашина, присыпая себе ноги нагретым за день песком (полуденный жар стал спадать и от реки, той земной реки, где смывали мы с наших тел высохшую кровь, потянуло знобящим холодком и по коже моей забегали мурашки).

— А как же! — ответил ангел. — Тысяч сорок, не меньше.

— Считал ты их, что ли? — недоумённо переспросил я.

— Их? — в голосе ангела послышались нотки обиды. — Я, между прочим, один из них. Так что не «их», а «нас». Нас — тысяч сорок, не меньше. Это официальная статистика. По состоянию на начало позапрошлой эры.

— До хрена вас, — заметил я. — Перепись, что ли, делаете время от времени?

— Не время от времени, а когда положено, — строгим голосом ответил ангел.

Честное слово, трудно было поверить в то, что этот посланец небес с менторскими интонациями в голосе всего несколько часов назад так лихо развлекался с проституткой из придорожной забегаловки (хотя это уж явно был спектакль, и весьма при том жестокий и издевательский и по отношению к погибшей женщине, да и вообще — по отношению ко всему роду человеческому), а потом сдирал с неё кожу, а после — спалил тело её дотла на жаровне-столбе. А я… Обезьяной цирковой прыгал перед этим ангелом?

А Бог? Неужели именно такие спектакли Господь и устраивает ради собственного развлечения?

— Бог не развлекается, — ещё более строгим голосом заметил ангел. — Он выше этого! Некоторые мои коллеги… Да, пожалуй, они не прочь иногда устроить здесь, у вас, небольшую заварушку. Ну, скажем, семейную ссору, громкое преступление, политический кризис, войну в конце концов… Впрочем, с войной я, пожалуй, погорячился. На это нужна специальная санкция, в большинстве случаев — от Него.

— От Господа?

— Именно! Только от него. Иногда принимается коллегиально решение, но и оно должно в конечном итоге утверждаться Господом. Так что обычным, рядовым ангелам развлечения попроще остаются.

— Развлечения?!

Нет, конечно, к тому времени я был законченным безумцем. В самом буквальном смысле этого слова. Но осознать такое…

— Прямо по Гумилёву? Театр Господа Бога?

— О, нет! — сравнение с театром ангела явно покоробило. — Или ты и впрямь думаешь, что деятельность Высших Сил исчерпывается подобными безобидными или не вполне безобидными развлечениями? Нет, это было бы слишком просто. И абсолютно бессмысленно. Едва ли стоило создавать столь сложную и трудно управляемую систему под названием Вселенная только лишь для того, чтобы иметь возможность время от времени в разных её уголках устраивать грандиозные спектакли с фейерверками и шумовыми эффектами. Шоу-бизнес штука великолепная, но тратить всю энергию горнего мира на театральные постановки и эстрадные шоу… По моему, это не слишком то разумно.

— Ну, мне вашей логики не понять, — заметил я. — В конце концов, у Господа своя валюта…

— Наша валюта — это наша энергия, — отчеканил ангел. — Мы можем создать пространство. Может создать время. Можем уничтожить и то, и другое. Можем провести трансформацию пространства. Произвольно изменить число измерений, в которых это пространство будет реализовано. Можем пустить время вспять. Или вообще остановить его течение. И наряду с основным течением запустить параллельный временной поток. При этом пространство с остановленным временем может быть использовано в качестве эталонного. Если в параллельном пространстве энтропийные процессы зайдут слишком далеко — все значимые параметры простраственно-временной системы будут зафиксированы и сохранены, после чего… Скорее всего, такая система будет уничтожена. А впервой системе процесс накопления простраственно-временных изменений будет запущен вновь. И таких параллельных систем может быть не две. И не три. И не сто. Гораздо больше. Сотни тысяч. Миллионы. Я даже не могу с уверенностью сказать, может ли их количество быть хоть чем-то ограничено. Разве что самой необходимостью иметь бесконечное большое количество параллельно существующих миров. Но! Да, очень большое «Но»! Мы пока не в состоянии возместить энергию нашего собственного, духовного пространства. И не в состоянии его продублировать. Вернее, один раз была сделана попытка… Прямо скажем, неудачная…