Александр Дым - Насилие. ру

Командиры разошлись. Квасовская армия сидела в подъезде с воинством Слона, поэтому он остался и повернулся к девушке.

— Слушай, Ксюша! — Квас положил руку в перчатке ей на плечо. — Ты мне нужна сегодня как женщина… Шутка! Короче, сейчас выйдешь из двора прямо, пройдешь мимо школы, дальше следующий двор, там такой колодец с клумбой посередине, его пройдешь через арку, от клумбы налево, там еще в арке написано «фанов конской масти будем рвать на части», выйдешь на улицу, пойдешь направо, дойдешь до двух павильончиков — «Цветы» синим и «Аудио-Видео» красным. Тут же остановка автобуса, там будешь меня ждать. Договорились? Запомнила?

Ксюша помялась.

— Да чего тут помнить? — возмутился Квас. — Прямо до клумбы, налево через арку и направо. Все! Ёксель-мок-сель! — Квас посмотрел на ее ножки. — Еще хорошо, что каблучки не надела. Придется пробежаться. Все, наши уже выходят, давай!

Он нежно подтолкнул Ксюшу. Она легкой изящной трусцой побежала. Обернулась. Квас послал ей воздушный поцелуй.

Стоит обратить внимание на высокую организацию и продуманность подобных акций. Фактически, многие погромы были детально проработаны заранее не хуже войсковой операции!

Бригада скучковалась во все сильнее темнеющем дворе. С одной стороны дома должны были первыми броситься три группы во главе с Роммелем, с другой — четырнадцать человек Кваса и Слона. Все уже было определено заранее. Квас и Слон вывели своих на исходную позицию у угла дома. По дороге Ржевский передал Квасу его нож, который был немедленно изготовлен к бою. Квас прокрался вперед и, прячась за кустами, стал ждать, когда же Роммель начнет. Его бригада вжалась в черную мелкими плиточками стену дома, некоторые присели на корточки. Азиаты, ничего не подозревая, копошились, упаковывая оставшийся товар. То и дело они перекликались на чуждом и бесившем Кваса языке, смеялись. В свете фар белели всюду брошенные картонные коробки, которые, по-видимому, никто и не собирался убирать.

Момент Квас все равно прозевал — бригада с той стороны дома ворвалась на пустырь и только по воплям азиатов и типичному шуму погрома Квас понял, что потеха началась.

— За мной! — И он рванулся вперед. Все внимание врагов было обращено на бесчинства Роммеля, и их команда врезалась в азиатов, как нож в масло.

Первого азиата Квас сшиб с разбегу, перескочив через тюк с барахлом. Врезав ему пыром в живот, отчего начавший приподниматься азиат хрюкнул и ссунулся на землю, Квас набросился на орущую подругу азиата, выронившую на землю пухлую барсетку и калькулятор. Сбоку налетел Ржевский и колющим ударом ткнул ей в живот арматуриной, а потом резко — по черепу, р-раз! Квас ловко присел, подхватил барсетку, и, опершись рукой о землю, подсек ее ноги. Азиатка навзничь хлопнулась на землю, и Ржевский еще несколько раз ударил ее арматуриной по голове. Вокруг неистовствовал, рвал и метал погром. Как это всегда бывает, внезапное нападение, град болезненных ударов, вопли и бестолковщина полностью сковали волю жертвы, в темени сгущающихся сумерек азиатам казалось, что врагам несть числа. Кто не лег, бросился удирать, вопя и стеная…

Пока Квас, Ржевский и Слон метелили толстого азиата, лежавшего ничком и прикрывшего собой толстую пачку денег, рядом стояла азиатка и заламывала руки, и ее почему-то никто не трогал. Наконец, Слону осточертели ее вопли и он саданул ее заточкой в бок. Она как-то скорчилась, и Слон пинком ноги опрокинул ее на землю. Квас, поняв, что деньги у вьетнамца не выцарапать, тоже раза три ударил его ножом, целя под лопатку и по почкам, сказав при этом:

— Подыхай на своих бабках, гнида!

— Хайль Гитлер! Россия для русских! — заорал кто-то.

— Смерть черножопым! — откликнулись рядом.

Кавказец у машины уже полег, и звенели разбиваемые

арматуринами стекла.

Один азиат, по хитрости душевной, видимо, прикинувшись отключенным, вдруг, загребая руками и ногами, кинулся наутек. Квас пнул его ногой, но промахнулся, и вовремя вынырнувший из темноты Серега отмахнул ему по голове обрезком трубы. Азиат дернулся и ткнулся носом в землю.

— Хайль Гитлер! — заорал где-то слева Роммель. — Атас! Уходим!

Все бросились обратно. Окровавленная визжащая азиатка вцепилась намертво в какого-то молодого скинера, не из квасовского подразделения. Своеобразный жест отчаяния. Скин бился сам, лупил ее, но свое оружие он бросил при команде «уходить!», а затрещины на обезумевшую азиатку уже не действовали. Помощи ему никто не оказывал — много молодых, которые готовы уже драться коллективно до конца, теряются при отступлении, думают только о себе, и несутся наутек сломя голову. Вести себя хладнокровно при уходе гораздо труднее, чем в бою. Это все за доли секунды осмыслил Квас, налетая на азиатку и всаживая ей нож в спину. Он рванул парня за шиворот, придал ему ускорения. Нож остался в азиатке. На дороге кто-то ворочался и стонал. Квас мельком взглянул — наш, не наш. Косой. Добить бы! Ладно, хрен с ним! Уже не до него в самом деле!

Квас рванул через кусты и у стены огляделся. Ржевский со своими исчез. Слон тоже. Слабый топот разбегавшихся в разные стороны скинов затихал. Азиат на дороге надсадно стонал. Своих Квас не слышал, а, вот они, бегут за ним — молодцы, не потеряли его в суматохе. В глазах этих троих ребят, обращенных на него, Квас увидел испуг типа: «Господи, да неужели мы сделали это и нам за это ничего не будет?» — и доверчивость. Они доверяли старшему, готовились положиться на него и слушаться его во всем.

— Не отставать! — и понесся дальше через дворы. Все-таки напрасного труда не бывает, не пропали даром их неоднократные топтания по этому району — они не неслись бестолково через темные дворы, лишь бы удрать подальше, а уходили толково, помня план и так, как их учил Квас. Рывок через темный двор, потом походочкой вразвалку пересекаем улицу, опять рывок через четыре двора, опять спокойно пересекаем улицу. Снова рывок… «Побег на рывок»… Все, здесь уже можно идти пешком. Ну, не так медленно — не на прогулке. Быстрым шагом. Простым быстрым шагом. Опа! Помойка! Перчатки у кого-нибудь остались? Кидай здесь! Мавр сделал свое дело! Спокойно, мужики! Спокойно. Осталось чуть-чуть. Теперь уже чуть-чуть. Тихо! Подъезд открытый — зайдем на огонек! Барсетку — в мусоропровод, деньги — на бочку! Пересчитаем. Ого! Восемь тысяч с копейками. Всем по пятьсот; остальное — в партийную кассу. Запомнили, у кого сколько? Менты почему-то начинают волноваться, когда у человека охапка денег, а он не знает, сколько. Хотя это мое конституционное право — не знать. Ведь это какие-то низменные деньги! Отлично. Пошли дальше.

…Согласно плану, откололись первые двое — вошли в подъезд у облюбованной ранее остановки. Код узнали заранее. Дорога просматривалась. Светиться не будут, а на автобус сядут.