Грегори Галлоуэй - Простой, как снег

— Тогда скажи мне: если самоубийство не грех, то что это?

— А как ты его совершишь?

— Как я его совершу? Никак.

— Почему нет? Ты не считаешь, что мы живем в ужасном мире с ужасными событиями и ужасными людьми?

— Наверное. Но я на самом деле не знаю. Я практически не видел этот мир.

— Хотя ты о нем знаешь. Не юли и не уходи от ответа. Ты знаешь, что происходит в мире. Ты хочешь, чтобы ребенок пришел в этот мир?

— Нет. Точно нет.

— Ты сам — ребенок. Так что ты здесь делаешь?

— Если бы у меня был выбор, то, думаю, я предпочел бы не рождаться, но теперь, раз уж я здесь, то вполне могу посмотреть, как все обернется.

— Значит, ты не станешь искать легкий выход? Ты его не выберешь?

— Не в эту минуту. Нет. Я имею в виду, что это можно сделать в любое время, так почему бы не подождать?

— Значит, ты всегда будешь ждать.

— Может быть, — сказал я.

— Ты такой практичный, — заметила Анна. — Мне это в тебе нравится. На самом деле.

— Твоя очередь, — сказал я.

— Моя очередь?

— Да. Так что ты собираешься сделать?

— Я не знаю. Я честно не знаю. Иногда я думаю, что могла бы со всем этим покончить, но для этого нужна сила, или большая смелость, потому что ты не знаешь, что произойдет. Фрэнк О’Хара [36] Фрэнк О’Хара (1926–1966) — американский поэт и драматург, родом из Балтимора. говорил, что хотел бы иметь силу, чтобы совершить самоубийство, но если бы был настолько силен, то ему, вероятно, не требовалось бы себя убивать.

— И что с ним случилось?

— Он попал под машину — под такси на пляже острова Огненная Земля. Я раздумываю, если бы он знал, что в любом случае умрет молодым, изменило ли это хоть что-нибудь?

— Как, например?

— Если бы ты знал, что умрешь под колесами машины, стал бы ты кончать жизнь самоубийством, на твоих собственных условиях, — или стал бы ждать машину?

— Я не уверен, что это имеет значение.

— Я тоже не уверена, — сказала она. — Наверное, поэтому ты и не знаешь. Пока не заболеешь раком или какой-то другой неизлечимой болезнью, это тайна. Поэтому вполне можно остаться и посмотреть, как все получится, вместо того, чтобы прыгать на последнюю страницу и все портить.

Вот эту нашу беседу я и пытался анализировать. Эти слова я повторял у себя в сознании снова и снова, и старался снова и снова с ними разобраться. Как и во многом, что она говорила и что я помню, здесь сквозили надежды и виды на будущее. Анна редко высказывалась определенно. Ничто никогда не бывало черно-белым. У нее имелось свое мнение по всем вопросам. Она была упрямой и своевольной, и могла отстаивать две противоположные точки зрения на почти любую тему с одинаковой уверенностью. Или же эта уверенность казалась одинаковой.

— Убеди меня, — обычно говорила она. Я не мог убедить даже себя самого.

Она была тайной. Разве она хотела, чтобы это испортили?

Голова мистера Девона дернулась вперед, и он посмотрел на меня. Глаза у него были широко открыты.

— Как ты думаешь, она мне позвонит? — спросил он. — Кто?

— Та девушка, — ответил он, потер лицо ладонями пару раз, а потом огляделся. — Я имею в виду насчет фотографий.

— Я не знаю, — сказал я. — А вы сегодня фотографировали?

Он протянул руку к фотоаппарату, словно впервые его заметил.

— Нет, — сказал он. — Я часто беру его с собой и пытаюсь не забыть, что нужно сделать побольше снимков, но, похоже, я их почти никогда не делаю.

Он снял фотоаппарат через голову и протянул мне.

— Сними меня, — попросил он.

Я поднял фотоаппарат к глазам, а мистер Девон внезапно закричал: — Нет!

Я продолжал держать фотоаппарат, он неловко поднялся и выхватил его у меня. Его покачивало.

— Я сказал: нет.

Мистер Девон снова опустился на свое место, поднес фотоаппарат к глазам и сфотографировал меня. Вспышки не было.

— Все должно быть в порядке, — объявил он. — Здесь достаточно яркое освещение.

Затем он осторожно просунул голову в петлю, теперь фотоаппарат снова болтался на ремешке у него на груди.

— Мне следовало сделать тебя фотографом команды в этом году, — сказал он. — Это я сглупил. А на следующий год ты будешь играть. Ты ведь будешь играть, да?

— Я не знаю, — ответил я. — Может, от меня будет больше пользы команде, если я стану фотографировать.

— Посмотрим, — сказал мистер Девон. — За год многое может случиться.

Он снова откинулся на спинку кресла, через несколько минут у него расслабился и приоткрылся рот. Он напоминал мне отца, дремлющего в кожаном кресле в берлоге, не осознающего и не беспокоящегося о том, как глупо он выглядит.

Мистер Девон проснулся только, когда поезд подходил к станции. Он снова стал таким, как обычно. Мы прошли к его пикапу.

— Давай надеяться, что он заведется, — сказал он. Машина нормально завелась, но печка так и не работала.

Мы оба дрожали на пути назад, смеялись, когда у нас стучали зубы, а белые облака пара изо рта наполняли салон.

— Если у тебя есть спичка, воспользуйся ею, — сказал мистер Девон. — Подожги что-нибудь, что угодно — книгу, сиденье, мою куртку. Тебе когда-нибудь было так холодно?

— Может, вам попробовать порешать математические задачки, — предложил я. Не думаю, что он посчитал мое предложение смешным. Остаток пути до моего дома мы проехали в молчании.

— Вероятно, оно того не стоило, — сказал мистер Девон.

— Нет, стоило. Я отлично провел время. Спасибо за то, что пригласили, и за все остальное.

— Я думал, что там окажутся и другие ребята из школы. Те, кого ты знаешь. Но, наверное, это не ближний путь.

— На самом деле, не так далеко, — заметил я.

— Выставка будет работать еще неделю.

— Я расскажу ребятам, — пообещал я.

— Только бар не упоминай, — попросил мистер Девон. — Но ведь там было неплохо, правда?

— Правда.

Той ночью я не мог спать и впервые после исчезновения Анны включил коротковолновый радиоприемник. Я слушал те же странные голоса, отправляющие те же непонятные послания кому-то или никому, которые мы обычно слушали с Анной. Когда передача заканчивалась или звук исчезал, я обычно переходил на другую частоту, просто убивая время.

Через час. или два я наткнулся на слабый сигнал — женский голос читал долгий список чисел. Голос звучал где-то в отдалении и очень слабо, словно похороненный в атмосферных помехах, но я узнал его. Она вполне могла бы кричать мне в ухо. Это был голос Анны. Он звучал точно также. Я сел на кровати и стал перемещать радиоприемник. Я держал его то сбоку, то над головой, то перед собой, пытаясь добиться лучшего приема, более четкого сигнала. Звук лишь немного улучшился. Я мог различить некоторые числа, но не все.

— Один, девятнадцать, девятнадцать, четырнадцать, пятнадцать, двадцать три.