Джоэл Лейн - От голубого к черному

Наша публика была полна энтузиазма, но немногочисленна. Мы играли в рок-клубах, иногда в залах над пабами, сотня человек в зале в лучшем случае. Мартин сказал, что переход на меньшие площадки не поможет, поскольку толпа обычно приходит вместе с площадкой.

— Вы должны сделать себя заметными.

Публика казалась моложе, чем в Бирмингеме. Мы ощущали свой возраст, разумеется, Карлу было двадцать восемь, а нам с Йеном по двадцать шесть. Теперь, когда «Треугольник» начал подниматься, мы стали понимать, сколько времени мы растратили впустую. Как все быстро движется. Фаны рассказывали нам о новых группах, которых мы почти не знали: Marion [50] «Marion» (1993) — брит-поп-группа из Чешира. , Strangelove [51] «Strangelove» (1991—1998) — британская альтернативная рок-группа, тяготевшая к готике, успешно дебютировала в начале девяностых, но далее карьера не задалась, и члены группы разбрелись по различным брит-поповым командам. , Tindersticks [52] Tindersticks (1991) — одна из популярнейших групп британского альтернативного рока. . Новая кровь, в ожидании подписания контрактов.

Мне запомнился один момент, когда возникло ощущение, что потерянное время застыло вокруг нас. Мы приехали в Ноттингем поздно, из-за того что у фургона «Свободного жребия» возникли проблемы с двигателем, пока мы ползли по раскаленной M1. Мы болтались по округе, уставшие и полураздетые. Возле запертых дверей ноттингемского «Рок-сити» уже собралось несколько фанатов. Когда мы припарковались, юная парочка помахала нам руками из тени дверного проема. Им было лет по восемнадцать; несмотря на жару, на них были черные, под цвет волос, кардиганы. Карл посмотрел на них и тронул меня за руку. — Мы стареем, — сказал он.

Я остро ощутил тоску по утраченной невинности, укол зависти.

Лучшим концертом тура стал последний: на «Сцене» в Хэнли, в Стоуке. Мы приехали вовремя, поселились в маленьком греческом отеле и сходили поесть пиццы. В Хэнли множество старых зданий, многие из них заброшены или назначены под снос. Дороги кривые и узкие, повсюду пробки на перекрестках. Возле клуба мы увидели постер «Треугольника» среди множества других на заложенном кирпичами окне церкви. Часы на невысокой башне застыли на без одной минуты три.

Пока «Свободный жребий» проводили саунд-чек, мы свалили из раздевалки в более приятную тень соседнего паба. «Дверь на сцену» — старинный театральный паб, сотни пожелтевших сигаретных карточек с портретами кинозвезд сороковых и пятидесятых без особого порядка развешаны по стенам. Единственная связь с соседним клубом — музыкальный автомат, в котором было столько металла, что пришлось бы использовать электромагнит, чтобы заставить его выдать джаз. Йен выбрал пять песен «Металлики», в том числе «Непрощенный» и «Друг страдания» — последнюю, возможно, для того, чтобы поддеть Карла, который молчал весь вечер. Он уже довольно давно пребывал в странном настроении, доставая Мартина тем, что все время слушал в автобусе The Pogues и Кристи Мур, да еще песню Шинед О’Коннор о том, что она покидает Англию, чтобы ее ребенок не вырос англичанином.

Бесконечные переезды — не лучший способ подготовиться к выступлению. Группа становится твоим миром: вы не можете общаться ни с кем другим и не можете побыть в одиночестве. Теряешь ощущение, что же для тебя самое главное. Становишься одержим техникой и оборудованием, как любовники, забывшие о романтике. Карл же изо всех сил держался за музыку, замкнувшись в своей скорлупе. Ему было наплевать, что это бесит всех остальных.

Ирония судьбы, в «Сцене» была невероятно маленькая для клубной площадки сцена. В двух футах от ударной установки была шлакобетонная стена с тремя наружными вентиляторами, сквозь которые можно было разглядеть мрачные задворки улицы. Саунд-чек показал, что бас-гитара и ударные немилосердно фонят, точно весь зал превратился в громкоговоритель. Это было настоящее наказание для нас. Клуб медленно заполнялся тощими, апатичными подростками в майках с Ride и Primal Scream. Мы купили выпить и сели сзади у бара. Я узнал несколько лиц, из тех, что видел на предыдущих выступлениях, но нас никто не заметил. Если верить Мартину, здесь всегда собирается изрядная толпа. А что еще нам оставалось делать?

«Свободный жребий» отыграли довольно мрачный сет, взорвавшись яростью, а затем спустившись по спирали в меланхолию. Барабаны Энди грохотали во мраке, точно гром, шипение фидбека расползалось в тишине, как дождь. «Линии мертвы» были наводнены электронными эффектами, угрожавшими заглушить песню. В «Даре», новой песне, которую они отрабатывали на сцене, гитара дико завывала между куплетами, которые сопровождало лишь медленное постукивание барабанов. «Этот дар, его голос темен/ Я пыталась вернуть его/ Этот дар пришел от тебя/ Я прежде не видала ничего подобного». Они все время пытались походить на «Треугольник». Но они не заимствовали наши мелодии или риффы, это было общее сходство, холодность, вибрация страха, которая, казалось, отравила и их тоже. Все равно что видеть, как чугун превращается в разбитое стекло.

Когда зажглись огни, мы поспешно бросились в раздевалку и быстро переписали наш сет-лист. Карл решил, что он хочет начать с «Города комендантского часа», а не с «Третьего пролета», поскольку эта песня казалась более соответствующей такому городу, как Хенли. Мы решили придержать «Третий пролет», чтобы сыграть его, если публика начнет скучать и болтать, а если выступление пройдет успешно, то оставим его на бис. Разобравшись с этим вопросом, мы нервозно смотрели, как напиваются «Свободный жребий». После нехарактерного для них меланхоличного выступления, они поспешно вернулись к своему привычному образу и принялись импровизировать непристойные версии текстов «Треугольника», сопровождая это насмешливой имитацией минета, вдохновленной Дэвидом Боуи и Миком Ронсоном. Пока Мэтт и Джерри валялись в посткоитальном восторге на полу раздевалки, Дайан и Энди обменивались поцелуями, смешанными с «Сазерн Комфорт».

Карл, чей страх сцены, казалось, ушел до поры до времени, устало зааплодировал.

— Как мило они смотрятся, — пробормотал он мне, — прямо гитара с двумя грифами.

Дайан бросила ему бутылку Карл покорно схватился за горлышко открытой бутылки с виски и сделал большой глоток. Он передернулся, когда оно прошло в горло, затем посмотрел на меня глазами, полными темного огня.

— Ты готов?

Иногда он так говорил мне в постели.

Пробравшись на узкую сцену, мы постояли там несколько секунд подсвеченные сзади. Белый свет мигнул и покраснел. Детишки в майках сгрудились возле сцены: толпа любителей потолкаться в ожидании, когда ее заведут. Йен отбил сухие вступительные такты «Города комендантского часа». Гитара Карла забормотала, он прочистил глотку и начал петь. Его голое следовал за мелодией, чувствительной и меланхолической. Рука коснулась моего затылка — но то были всего лишь вибрации колонок. Публика с трудом раскачивалась. «Мы лежим во мраке/ И считаем звезды в своей крови/ Окна разбиты/ Дети взывают к Богу». Песня закончилась, шипение помех заглушало аплодисменты.