Александр Бренер - Бздящие народы

ректность. Что? Узкоглазые, арабы вонючие? Нет, мы так не говорим! Но мы так думаем! Думаем, бля1 Сукв пархатые! Жиды перхотные! А?! Короче, поджечь Эйфелеву башню означало вставить всей этой лощёной псевдокультурной сволочи щепку в жопу. Но как поджечь? Разумеется, мы вовсе не хотели начисто уничтожить башню, это была бы ненужная крайность. Нет, мы хотели, чтобы башня просто горела, просто была охвачена огнём. Для этого нужно было полить всю конструкцию бензином. Опрыскать её бензином, а потом запалить спичкой. И башня вспыхнула бы, как символ всей этой ёбаной культурной власти. Вспыхнула бы на двадцать минут, а потом стояла чёрная и сконфуженная, как старая блядь на площади Клиши. Вот какова была задача. Ведь мы не террористы, мы не верим в террор. Мы верим в возрождение действенного символического языка и в честно-обтруханное противоборство со властью. Мы верим в активный конфликт, который должен продуцироваться сопротивленцами постоянно, на разных уровнях, в сфере ежедневного существования и эмблематической культурной репрезентации. Во всех областях!

Вобщем, мы позавтракали и поехали осматривать башню. Она оказалась всё-таки чересчур огромная. Просто пиздец какой-то! Трудно такую дылду облить горючим сверху донизу, трудно запалить! Ой-ой-ой, как трудно! А нас ведь всего двое, не пятьдесят человек. И это принципиально: мы не хотим использовать никакую наёмную силу, никаких посторонних людей. Мы — сообщество влюблённых, и точка. Неописуемое сообщество из двух революционных щенков. И мы не хотим привлекать и использовать в своей деятельности другие социальные элементы: клошаров или панков, скинхэдов или эмигрантов. Мы не какой-то там худож-ник-пидор Шлезингер, Christoph Schlingensief. Да, этот тип настоящий пидор-симулянт, паразитирующий на пьяницах и клошарах. Использует бедолаг в своих мудацких перформансах. Получает за их счёт рекламу, бабки и успех. А мы — нет! Мы ни на "ком паразитировать не желаем. Мы — сами.

В конце концов мы решили купить детские водяные автоматы, начинить их бензином и таким образом опрыскать горючим Эйфелеву башню. Поехали и купили эти автоматы, потом раздобыли у одних знакомых бензин. Поднялись на лифте на смотровую площадку башни. Ой, блядь, всё-таки трудно опрыскать всю эту чугунную махину! К тому же везде шныряют полицейские, всюду охуенный контроль! Что делать? Бля!

Жаль отказываться от своих мегаломанских проектов! Очень жалко! Но ничего не поделаешь! Принцип реальности, бля! А честно говоря — просто поражение! Просто чудовищный облом, жестокое и отвратительное разочарование! Какие же мы мудаки, блядь! Так жестоко проиграть! Так просраться! Слишком велика эта ёбаная башня!!

МАЙК КЕЛЛИ — МАТРИАРХАЛЬНАЯ ЖОПА

Короче, мы вернулись в Вену. И пребывали в неизбывной чёрной депрессии. Сил хватало только на то, чтобы искупаться под душем. Неудача с Эйфелевой башней едва нас не сломила. У Александра чуть не началась импотенция, а у Барбары из десен шла кровь и стаканы выскальзывали из рук, так что мы жили среди сплошных осколков. Мы начали сильно сомневаться в нашей солидарности. Сообществу влюблённых чуть не пришёл пиздец. Вместо секса возникла паника. Вместо совместной работы — немочь. Вместо веселья — бзда.

Эй вы, парочки всех стран и континентов! Помните, что любовь — это не просто сперма и засосы в ухо, не просто лизание пизды и вставление пальца в анус. Любовь — это не гнилое сюсюканье и не татуировки на жопе. Не трусики от Кальвина Кляйна и не журнальчик «The Face» под обслюнявленной подушкой. Любовь — это тяжеловатая ежедневная работа по усовершенствованию человеческих отношений, методичный труд с частыми обломами и катастрофическими издержками. Однако без этого труда вы будете хуже макак в полосатых подштанниках, хуже Европарламента, хуже китайского Министерства Внутренних Дел! Хуже английской королевы и Беньямина Нетаниягу! Хуже Милошевича и Билла Гейтса!

Мы безвылазно сидели в разгромленной квартире на Штумпергассе и жрали йогурт с кукурузными хлопьями. Все связи с внешним миром оборвались, только один раз пришёл счёт за телефонные разговоры. Как-то мы выбрались в Сецессион на выставку Майка Келли и Пола Маккарти, но это оказалась опять полупопулярная, полусофистицированная поебота, как многое в нынешнем институализированном искусстве. Вроде бы критично, остро, жёстко, а вглядишься повнимательней: мелкорефлексивная размазня! Мы советуем Майку Келли больше концентрироваться и меньше обедать с административными залупами и гнилозубы-ми кураторами. Слышишь, Майк? A, Mike?

Ни хуя он не слышит!

ОТТО МЮЛЬ — ТОЖЕ ЖОПА. ТОЛЬКО ПАТРИАРХАЛЬНАЯ

Однажды вечером раздался телефонный звонок:

бз-ззз-бз... Звонил наш знакомый — пожилой невменяемый художник Карл Гольдблат. Хули ему надо? Оказывается, он хочет пригласить нас к себе на встречу с Отто Мюлем. Отто Мюль выходит из тюрьмы и Карл Голдблат организует вечеринку: кука-

рача! Кукарача!

Отто Мюль — легендарный венский акционист. Он

начал выёбываться совместно с Германом Ницшем, Гюнтером Брюсом и Шварцкоглером ещё в 60-е годы, а в 1970-м создал в сельской местности якобы антиавторитарную и антигосударственную Коммуну, куда набрал кучу молоденьких девушек и желторотых юнцов. Сам он стал в этой коммуне боссом, папой и фюрером. Коммуна проповедовала сексуальное освобождение и полную детабуизацию жизни и творчества, и под этим предлогом Мюль поябывал молодух и заставлял их рисовать картинки, которые подписывал своим именем. Разумеется, он был неплохой художник и способный организатор, но все его утопические освободительные идеи как водится, быстренько трансформировались в пошлую эстетику либертинажа и простой артистический карьеризм. В конце концов он выебал в своей общине чуть ли не всех девушек, обрюхатил нескольких, и пара из них подала на него в суд. Процесс кончился для пиздолюбца печально: семь лет за решёткой! Ебать эту тюремную систему и всё это дешёвое правосудие! Теперь Мюль выходил на свободу.

Субботним вечером мы явились на квартиру к Гольд-блату. Здесь уже всё было готово к приходу дорогих гостей: сосиски, колбаса, красное вино, пиво, орешки. На стульях сидело несколько молодых людей — учащихся венской Академии художеств. Пара девушек разного возраста. Все ждали Мюля, как бога.

Звонок в дверь! Гольдблат кинулся отпирать, как истосковавшийся по хозяину пёс. Придушенное хихиканье, возбуждённые женские голоса, чей-то низкий бас — ив комнату завалила орава. Ни хуя себе! Пять излучающих восторг и обожание дам и старый пердун в кофте! Это был Мюль и его гарем. Все его одалиски выглядели очень неплохо: спортивные, подвижные, весёлые, с умными артикулированными лицами. Две девушки были настоящими красавицами. А Мюль смотрелся не лучшим образом: семидесятилетний старый;