Марина Струкова - Мир за рекой. Русская готика

- Лев Ильич, она не идёт. - Вот идиот, - прошептала Эми. Из открытого окна рявкнул раздражённый голос: Так приведи! Костя поплёлся за отбегающей Лу, спотыкаясь о корни деревьев и поваленные кресты, та хихикала. - Отец ей вломит, если поймает. - А если подойти с ним поговорить, - робко спросила Света. - Может, он поймёт, что всё нормально? - Ну да! Тупой как пень... Лу выскочила на аллею, Костя растерянно остановился, уверенный, что всё равно не догонит. Из машины выбрался и по-хозяйски стал среди площадки мужчина в коробящемся на широком нескладном теле дорогом костюме, набычив голову с расплющенным носом, заорал: - Я говорил тебе сюда больше не таскаться? Говорил, сучка?! - Думаешь, не знаю, почему меня с кладбища гонишь? Потому что пью тут? Как бы не так! Тут братки зарыты, которых ты замочил! - Только поймайте мне эту блядь! В психушку упеку на месяц! На помощь рыжему Косте прибежал белобрысый Валёк, вдвоём они, наконец, загнали Лу к ограде, схватили, поволокли. Лу извивалась и кусала охранников за руки, те только ускоряли шаг, на брюках гроздьями висели репьи. - А что сделаешь? - Вяло, как бы оправдываясь, сказала Власта, - отец же. Матери у неё нет в поле зрения. А это ублюдище о Лу заботится. По-своему. - Не могу на это смотреть, - Крыс решительно пошёл к отцу Лу, что-то сказал и через минуту отшатнулся от удара. - Защитник, бля, выискался! Ебёшь её тут что ли, щенок? Вали, пока шею не свернул! Дверцы захлопнулись, и машина с затемнёнными стёклами выехала с кладбища. Ребята подбежали к Крысу, тот стирал ладонью кровь, текущую из носа. Эми оторвала кружевную манжету, сунула Крысу в руку. - Спасибо, - грустно ухмыльнулся Крыс. Эми вздохнула и оторвала вторую манжету - для симметрии. - Вот козёл этот Лев Ильич, - морщился Слэш. - И чего ты к нему полез, а Крыс? - Приятно, когда на твоих глазах тёлку обижают? - Она ж ещё и выпила с нами, отец учует... Что будет! - Огорчилась Эми.

Нервно курили, сидя на лавке, говорили о своих родителях. У Крыса мать была уборщица и тихая пьянь, отца не было, у Лу - отец бандюк, Власта жила у тётки на квартире, родители были где-то в селе, у Слэша родители пахали на заводе и грызлись как собаки, одна Эми была из обеспеченной и, кажется, благополучной семьи. - У меня мать уже прощения попросила, что родила. Упрекал, говорит: ну, извини... И не жаль, что такой разговор вышел. Видела же – муж-раздолбай, нищета непролазная. - Крыс, ты не прав. Она, конечно, думала, что всё будет хорошо. - Осудила Эми. - Как все бабы, хотела для развлечения ляльку, поиграть, посюсюкать. А теперь сижу вот тут. И что у меня ещё есть? - Окончишь школу. Работать начнёшь. - Вот именно - грузчиком на рынке. В нашей стране нищета переходит по наследству, ты не заметила? За тебя, Эми, родители институт оплачивают. А мне дай бог на токаря в засраном училище... - Ты, кажется, меня обвиняешь? - У Эми взор заледенел. - Ты тут не при чём. - Отец Лу очень обеспеченный, но с ним в одной квартире жить страшно. - Вступила Власта. - Лу однажды звонит: "Можно у тебя заночевать? Отец пьяный пришёл, пристаёт". Представляете?! - А её мать где? - Сбежала. Лу оставила отцу, не любила, наверное. Лу недавно сама нашла отцу молодую домработницу, чтобы его внимание переключить на эту девку. Такие дела. - Понятно, чем она будет работать, - хмыкнул Слэш. - Свет, расскажи о себе - сказал Крыс. - А что вам интересно? Ну, в школе учусь, в колледж на дизайнера пойду. Мать - журналистка, отчим - шофер. - Какую музыку слушаешь? - Рок. - Сейчас большинству другое нравится. - Я не большинство. - А здесь что делаешь? - Смерть расшифровываю. - Ни фига себе... Что это значит? - Взламываю чужой пароль. Хакер портала Некрополь. - Дело небезнаказанное. Зачем тебе? - Удивился Крыс. - Там заблокирован нужный мне файл. - Я понял, - сказала Крыс. * * * У Светы ни хватало смелости расспрашивать отчима о Саше, но порой в разговоре могла уловить какие-то мелкие подробности из его жизни. Воспоминания были приманкой в сумраке безнадежности. Она хотела знать о нём всё и страшилась узнать то, что разочарует. Оставшись дома одна, долго смотрела в окно, за окном в вечернем дворе бродили люди, болтали, смеялись. Света вдруг подумала о том, что звук называемый "человеческим смехом" - просто вскрик животного, животные радостно кричали в парке под окном - это играли дети, сплетничали женщины, хохотали парни, пившие пиво на скамейках. Одетые звери... Раскрыла ящик стола, где Саша хранил документы. Старый плеер, кассеты, записная книжка, тетрадь в темно-зеленой обложке. Какой у него почерк? Как думал? Что читал? - Всё интересовало. Так стремилась проникнуть в его мысли, что был миг на ночной улице, ей, возвращавшейся от подруги, показалось, что Саша смотрит сейчас её глазами в озарённую фонарями ночь.

На картину мира реального накладывалась другая - полупрозрачная, заметная немногим. Морок чар одухотворял бетонный лес мегаполиса, населяя небо и землю призраками и богами. Воздух пульсировал от незримых вспышек метафизических энергий. Она подошла к столу и стала выдвигать ящики. В прозрачных файлах какие-то документы, старый плеер, стопки дисков, кассеты. Вот фотографии. В глубине одного из ящиков лежала тёмно-зеленая тетрадь. Такие тетради продавали в соседнем магазине, на плотных обложках - рисунки в японском стиле: то ветка сакуры, то тростник, то лодка и розовый круг солнца в туманной дымке, какие-то иероглифы. Она раскрыла тетрадь, увидела страницы, исписанные четкими буквами, и тут же закрыла. - А вдруг, это Сашин дневник, - предположила Света...

В детстве они с матерью часто ходили вместе в консерваторию. И пока Регина красилась, Света предпочитала ждать её в узком коридоре, где стоял старый шкаф с книгами. Вытаскивала истрепанные томики и читала до момента пока мать не выходила и не говорила: "Опять слепнешь? Здесь же свет плохой". Там среди томиков Тургенева, Гоголя, каких-то не совсем приличных немецких рассказов и журналов "Наука и жизнь" таился потрепанный сборник стихов без обложки. Стихи были тяжелые, от них в груди возникало щемящее тоскливое чувство, но так и тянуло перечитать снова. Особенно одно стихотворение. "Уходила она, уходила по тропинке в сиреневый дым, за спиной остывала могила над любимым, красивым, живым..." Когда через несколько лет Света оказалась на кладбище, где похоронили Сашу, она узнала тропинку, предсказанную стихотворением. Сетка безлиственных ветвей заштриховала туманную глубину кладбища сиреневым флёром. Из походов в консерваторию ничего хорошего не получилось, Света навязываемую классику не понимала и, в конце концов, совсем возненавидела. А мать сочла её неразвитой и грубой: вся в отца. Света вспомнила, как мать сказала ей: - Сегодня я пригласила в гости мужчину, который станет твоим отчимом. Постарайся быть приветливой. Возможно, придёт вместе с сыном. - С сыном? И этот сопляк будет меня доставать?- Возмутилась Света. - Пусть учтёт - в табло могу двинуть. - В какой подворотне слов нахваталась? Недаром перед родами снилась какая-то идиотка... - Мне всё равно, - огрызнулась Света. - Тебе видней, мне абсолютно всё равно. Плевать с пирамиды Хеопса. Теплым летним вечером явился плотный высокий мужчина с добродушным загорелым лицом в сером мешковатом костюме - будущий Светин отчим, шофёр издательства, где работала Регина. - А где же Саша? - Вежливо поинтересовалась хозяйка. - Чуть позже приедет, ночевал у друзей. Наверное, выпивали, отмечали встречу. Только вчера из Чечни прилетел - служит там по контракту. Света поняла, что Саша - не её ровесник-подросток, с которым она неизбежно стала бы ссориться, а взрослый парень, и успокоилась. Тем более, что поняла - этого Саши долго ещё не будет в их квартире. Пусть так и останется в своей Чечне. Меньше народа - больше кислорода...