Тим Скоренко - Сад Иеронима Босха

Джереми летит вниз с закрытыми глазами. И когда до земли остаются считанные метры, время не просто сгущается и превращается в патоку. Оно останавливается окончательно.

Нужно ли это? Зачем ты это делаешь, Джереми Л. Смит? Ты хочешь доказать свою божественность? Но ты уже доказал. Это прыжок в никуда, в бездну, это бессмысленный акт, реклама того, что не нуждается ни в какой рекламе. Джереми разговаривает с пустотой.

Возможны разные расклады таро. Джереми падает и разбивается. Он остаётся легендой из пустоты и праха. Из ничего. Мессией, не успевшим изменить мир. Мессией, после которого стало только хуже, потому что у людей отняли надежду именно тогда, когда она была. Его хоронят с почестями. Его везут в Иерусалим, где он никогда не бывал. Так? Ты этого хочешь?

Воспоминания улетучиваются. Остаётся только настоящее. Остаётся трава в нескольких метрах под ним, остаётся застывший огонь на обломках вертолёта, остаётся Спирокки, уныло глядящий в землю. Остаётся человек по имени Андрей Маркин, который случайно заснял на компактную видеокамеру падение Мессии. И ещё три человека, заснявшие его на камеры в своих мобильных.

«Смерть, Джереми, это надолго, — говорит что-то внутри. — Ты правда этого хочешь? Ты думаешь, что всё успел?»

И тогда Джереми открывает глаза и говорит:

«Нет, Отец. Я этого не хочу. Я отвергаю искушение».

Не искушай Господа Бога твоего.

Он снова закрывает глаза, а когда открывает, видит перед собой бескрайнее небо. Дождь прекращается, сквозь тучи пробивается солнце и освещает его опалённое лицо. Джереми Л. Смит улыбается, потому что теперь в нём царит мир. Он разворачивается и начинает спускаться.

Всё происходящее дальше уже не имеет никакого значения. Это напоминает кадры из голливудского блокбастера. Открываются широкие хромированные двери грузового лифта, а за ними стоит человек. Это Джереми Л. Смит. Он выходит из лифта, глядя перед собой, в никуда, не обращая внимания на толпу. Впервые никто не протягивает к нему руки, не просит исцелить или благословить. Кажется, они наконец понимают, что перед ними не ярмарочный клоун. Что перед ними — Сын Божий. Что к нему нельзя протягивать рук. Что он сам протянет к ним руки, если захочет.

Но Спирокки — это не часть толпы. Это игрок, который поставил на кон слишком многое. Поэтому он преграждает Джереми дорогу. Он стоит, а Джереми Л. Смит направляется прямо к нему. Они смотрят друг на друга — Сын Бога и его служитель. Взгляд кардинала — тяжёлый, старческий, мрачный. Его тёмные глаза излучают ненависть. Ненависть, зависть и веру. Глаза Джереми — спокойны и светлы. Он чуть наклоняет голову, точно здоровается с кардиналом, а потом кивком просит его отойти. Точно собаку, точно мальчика на побегушках.

Это сражение ненависти и любви. Чёрное против белого, Кандинский против Рафаэля, смерть против жизни.

Кардинал смотрит Джереми прямо в глаза. Слишком многое теперь зависит от этой маленькой победы. Два барана на мосту. Джереми Л. Смит улыбается и обходит Спирокки. Толпа отодвигается, а Джереми, проходя мимо, дотрагивается до кардинальского плеча. Будто треплет пса по холке. И Спирокки чувствует, что победа обращается в поражение. Что он не может победить Джереми Л. Смита.

Толпа следует за Мессией, оставляя кардинала стоять в холле телебашни. Его ненависть не видна. Он не сжимает кулаков и не скрежещет зубами, подобно кинематографическим злодеям. Он просто смотрит вслед удаляющемуся Джереми, и Джереми чувствует этот взгляд. Он точно знает, что будет дальше. Там, наверху, на высоте пятисот тридцати трёх метров, перед Джереми Л. Смитом пронеслось не только прошлое. Перед ним выстроилось и будущее. Оно стало ясной, чёткой картиной, будто происходило наяву, в эту самую минуту. Теперь Джереми знает каждый шаг кардинала Спирокки, каждый шаг Карло Баньелли. Более того, ему известно всё о каждом человеке на земле. И он знает, что он может изменить. И как он может это сделать.

Тем временем все новостные каналы мира взрываются. Щёлкайте кнопками своих пультов, удачи вам. Вы не найдёте ни одного канала, где не было бы Джереми Л. Смита. Прерываются фильмы, останавливаются концерты и интервью. Adult Channel временно останавливает поток оргазмов и экстазов, чтобы рассказать о том, что происходит в Москве.

А Джереми Л. Смит идёт по зелёной траве, вокруг него — толпа людей, на небе — солнце. Он направляется к обломкам вертолёта. Они уже догорели, потухли под дождём, высохли. Джереми подходит к груде обгоревшего металла и дотрагивается до неё ладонью. Это снимают тысячи телекамер. Неожиданно металл распрямляется, точно что-то выгибает его изнутри. Бесформенное месиво приобретает очертания вертолёта. С грохотом отваливается обугленная дверь. Наружу из чёрного ада, прикрывая от солнца глаза, выползает человек. Одежды на нём почти нет, он весь в копоти и грязи, его волосы сгорели, но он жив. За ним — второй, пилот.

В руках у первого человека совершенно целая телекамера. Он снял самый главный репортаж в своей жизни. Его зовут Николай Водянкин. Через неделю у него уже будет своё телешоу. Через несколько месяцев он возглавит дирекцию новостей крупного телеканала, а через год — и весь телеканал. О нём будут говорить: это тот самый, который снял Мессию на телебашне.

А вот пилоту посчастливится меньше. Он разобьётся в автокатастрофе. В его «Митсубиси» со стороны водителя въедет контейнеровоз, и по соседству не окажется Джереми Л. Смита, потому что к тому времени Джереми Л. Смит будет мёртв.

Но сейчас они оба счастливы, эти великовозрастные идиоты, двое псевдовыживших. Они смотрят на мир ошеломлёнными бараньими глазами, и такими же глазами на них смотрит толпа.

После этого Джереми Л. Смит и кардинал Спирокки встречаются уже в отеле. Они сидят друг напротив друга в самом крутом люксе. Джереми Л. Смит расположился на чёрном кожаном диване, в его руке — бокал вина. Он уже вымылся и переоделся. Джереми отказался от услуг парикмахера — видно, что волосы опалены. Бровей нет вовсе.

Кардинал Спирокки сидит в кресле напротив. У него хмурый вид.

Сцена из культового «Криминального чтива» Квентина Тарантино. Самый конец истории про гомосексуалистов-насильников. Бутч Кулидж и Марселлас Уоллес стоят рядом в подвале магазина. На полу корчится Зед с отстреленными яйцами. Бутч спрашивает Уоллеса: «Ну и как мы будем дальше?» Уоллес говорит: мол, сейчас я вызову своих ребят, и они будут развлекаться с Зедом. Нет, говорит Бутч, как мы теперь с тобой будем… «А мы теперь с тобой никак не будем», — отвечает Уоллес.

Здесь такой же вопрос, только немой. Он висит в воздухе, заглядывает в вазы и прячется за колоннами. Только неясно, кто должен его задать — кардинал или Мессия.