Крэг Клевенджер - Дермафория

— Какой шум?

— Здесь есть чердак?

Уайт посмотрел на потолок.

— Конечно. Летучие мыши. Но беспокоиться не о чем. Совершенно безобидные создания.

— И грязные.

Уайт упирал на очевидные плюсы места: удаленность и немалое рабочее пространство. Я возражал, указывая на необходимость отключить газ, использовавшийся как для отопления, так и хозяйственных нужд, поскольку открытый огонь — большая опасность. Я хотел получить схему электропроводки, чтобы обесточить лишние розетки и работать только с теми, без которых действительно не обойтись.

— По-моему, ваши требования чрезмерны, — сказал Уайт.

— Сколько у вас было инцидентов, которые пришлось скрывать? — спросил я.

— Немного. Мошенничество и несчастные случаи — неизбежная составляющая риска.

— Есть бессмысленный риск. Это когда вы доверяете дело любителям или полагаетесь на случай. — Я указал на розетки, расположенные на уровне пола. — Видите?

— Вижу, розетки. И что?

— Они не заземлены и при большой нагрузке могут искрить. Вот откуда ожоговые пятна на гнездах. Можно допустить либо искры, либо пары, но не то и другое.

— Хотите проложить новую проводку и сделать заземление. Недешево.

— Для начала. Урок номер два: эфир. У нас его будет много. Эфир — это газ, бесцветный, без запаха, горючий.

— Так в чем проблема?

— Я сказал, горючий. Это означает, что его пары могут рано или поздно взорваться.

— Я понял, Эрик. Господи, сделаем так, чтобы не было искр.

— Дело не только в искрах. Эфир тяжелее воздуха, поэтому пары растекаются над полом, а потом начинают концентрироваться и подниматься. Большинство пожаров в лабораториях случаются тогда, когда пары достигают розетки и произвольно воспламеняются. Остальное вы знаете.

Для подготовки лаборатории требовалось время и исходные материалы, совершенно Уайту не знакомые, но вот список оборудования удивления не вызвал — его организация занималась этим бизнесом не первый день и обеспечивала тем же самым десятки любителей-пироманьяков.

— На нас работает много ребят, а на них работает еще больше ребят. Большинство из них простые посыльные, — начал Уайт.

Посыльные, или койоты, работая независимо друг от друга, накапливали запасы бумажных спичек, сигнальных ракет и продающихся свободно медикаментов, чтобы не привлекать ненужное внимание. Один из посыльных Хойла, занимавший столь низкое положение в цепи, что никто не знал его имени, воспользовался, делая определенные покупки, поддельными документами. Этими же документами он воспользовался еще раз, чтобы попасть в один ночной клуб, где хватил лишнего и стал приставать к женщине, приставать к которой не стоило. Урезонить его долго не удавалось, пока за дело не взялся вышибала с фонариком. Чуть позже копы задержали бузотера за вождение в нетрезвом виде. В багажнике машины обнаружилось два галлона медицинского йода. Протрезвел койот уже в окружной тюрьме, в компании восьми насильников, живописная коллекция татуировок которых могла бы заполнить потолок Сикстинской капеллы. Четыре дня бедняга обходился без душа в ожидании судебного решения, отказавшись даже от права сделать телефонный звонок.

В таких условиях он пошел на сделку со следствием и вышел на свободу с приклеенным к ребрам микрофоном.

— Тащи мешок, сынок! — крикнул Уайт.

Парнишка выпрыгнул из машины, волоча за собой большой пластиковый сверток. Двигаясь с неожиданной грацией, слюнявый детина сбросил мешок на землю, и тот ударился со звуком, какой мог бы получиться при падении с пальмы завернутого в мокрое полотенце кокоса. Как ни хотелось отвернуться, я все же предпочел смотреть.

— Все делает сам, — заметил Уайт. — Выпускает из тела жидкости, заворачивает, упаковывает. Парень испугался и решил, что может явиться на работу с «жучком». Пришлось уволить. И с вами будет то же самое, если не пройдете аттестацию. Нам нужны результаты.

Голова была завернута в марлю или хирургический бинт, на котором проступали влажные пятна, от желтого до красного и коричневого, и выглядела так, словно ее мумифицировали. Тело обернули мелкой проволочной сеткой.

— Закончим с делами и утопим. Могильщик уже набил брюхо камнями, так что не всплывет. Рыбы здесь хватает. Прогрызут сетку и подчистят мясо до костей. В местных озерах водятся сомы размером с собаку. Так что рыбу в семейных забегаловках отсюда до Нью-Мексико лучше не заказывайте.

Я бы сказал, что жуки глумятся надо мной, но они на это не запрограммированы. Нечеткая логика насмешки не оправдывает инженерных затрат. Вместо этого они записывают все своими теплочувствительными камерами и срабатывающими на движение микрофонами. Они запрограммированы поедать обойный клей, жировые пятна и хлебные крошки. И еще они очень быстрые и ловкие. Мне удалось поймать лишь несколько экземпляров.

Постепенно процесс аутопсии увлекает все больше. Образцы лежат на выуженной из мусорного ведра картонке, подготовленные к исследованию и пришпиленные скрепками и чертежными кнопками. Я уже проверил полярность антенн при всех возможных конфигурациях — ни искры, ни дуги, ни малейшего намека на ток.

Их схемы построены не на кремнии. Никакая фольга, хоть собери ее со всего света, не остановит эти продукты биоинженерной технологии, потому что они не смонтированы, а выращены для передачи информации тем же способом, каким делали это на протяжении миллионов лет: через танец, движение крыльев и усиков. У них собственный код, свои условные знаки. Данные о еде, опасности, новом месте гнездования, моих карточных забавах и самых интимных привычках распространяются ими посредством особого языка насекомых.

Технология совершенствуется от поколения к поколению, потомство быстрее, ловчее и лучше маскируется. Они прячутся в трепещущих тенях от покачивающихся на ветру проводов и в дрожащих отражениях стакана с водой. Они могут принимать вид узоров на ковре в коридоре, красных алмазов с желтоватой подсветкой, черных квадратиков процессорных чипов или клякс и пятен от кофе или крови. Щелкни выключателем, и они, вместо того чтобы разбежаться, замрут и исчезнут, слившись с окружением.

Они передвигаются в темноте, эти невидимые легионы. Они повсюду, они везде, даже на моей коже. Иногда я как будто наступаю на скользкий камушек, но слышу хруст наружного скелета и чувствую под ногой что-то влажное, вроде яблочной кожуры. Иногда что-то пробегает по моим голым пальцам, торопливо перебирая крошечными лапками. Они перешептываются между собой, наблюдают за мной, когда я сплю, регистрируют поглощение жидкостей, пульс, температуру и записывают все мои разговоры. Те, которых я убил, случайно или намеренно, больше остальных. Поймать их легче по очевидной причине — они выполняют функцию ретрансляторов или резервных копий. Их система надежно защищена за счет резервного дублирования, так что смерть одного или даже нескольких связников не вызывает сбоев в информационном потоке. Последние захваченные особи ползают в пустой баночке из-под детского питания. Дальше их ждет неизбежный тараканий демонтаж. Карабкаясь друг подружке, они пытаются добраться до крышки с пробитыми отверстиями для воздуха, но соскальзывают по стенке и падают, как отлетевшие от стекла шарики. Постоянный шум не дает мне уснуть.