Владимир Козлов - Школа

– Что это было? – спрашивает баба.

– Так, пацан из дурдома. Проснулся вот.

– И что, он так просто здесь лежит?

– А ты что, раньше его не видела?

– Ну я же не знала, что он с дурдома.

– А откуда, по-твоему? Лежит на коридоре, с ним амбал этот.

– А ты здесь давно?

– Три дня.

– И что с тобой такое?

– Так, пописали. А у тебя?

– Аппендицит.

– Что, резать будут?

– Нет. Просто приступ. Таблетки дают, уколы.

– А-а-а.

– Ну, спасибо за разговор, я пошла в палату.

Я тоже прусь в палату, ложусь на кровать. Делать нечего. Читать надоело – читал эту книгу на тихом часу: мужики страниц сто тянули рыбину – сорвалась.

Утром насчет Григоровича подняли хай – когда заметили, что свалил. Приехал конвой, – а его нет. Ну и что они сделают? Побегали, покричали и заткнулись.

Перед обедом на его кровать положили нового пацана. У него язва, будут резать. Он все время лежит и слушает плеер. Я спрашиваю:

– Что ты слушаешь?

– Группа «Кино». Смотрел кино «Асса»?

– Да, смотрел.

– Они там последнюю песню пели.

– Помню, ничего такая песня.

– Здесь ее нет, но есть другие, тоже классные. Хочешь послушать?

– Да.

Он дает мне плеер – добитую поцарапанную «Электронику». Я одеваю на голову наушники, жму на кнопку. Пацан правильно сказал – песни классные.

Я прокручиваю кассету три раза, пока не садятся батарейки. Пацан лежит на своей койке и смотрит в потолок.

– Э, слушай, у тебя еще батарейки есть?

– Не-а. Это последние были. Что, понравилось?

– Ага.

– Могу дать переписать.

– У меня нет магнитофона, не на чем слушать.

– А-а-а.

Несколько мужиков лежат на койках и читают, остальных в палате нет. На потолке горят обмазанные побелкой лампы. В окне светится второй корпус больницы.

Утром на обходе врач говорит мне, что завтра выпишут.

После завтрака иду в процедурный на укол – сейчас я уже ходячий, надо везде самому. Ложусь на кушетку, и медсестра делает укол – ногу сводит противная судорога.

В палате одеваю халат для улицы и спрашиваю у пацана с плеером:

– Пойдешь на улицу?

– Не-а. Я лучше тут посижу, почитаю.

У него на тумбочке – целая стопка книг. Он лежит и с утра до вечера читает.

Посреди двора – фонтан. Труба ржавая, штукатурка обсыпалась. Работает он или нет – не шаю, сейчас все равно бы не включали. Я обхожу вокруг него и прусь к воротам. Выйду в город – не буду ж я здесь по двору ходить кругами, как старики какие-нибудь и рахиты.

Шлепаю по мокрым грязным тротуарам. Холодно. По небу ползет дым из труб «Химволокно». Бухнуть бы где-нибудь, только где ты бухнешь? Скорей бы выписаться из этой сраной больницы. Заебала она уже. Все вообще заебало.

Мы с Луней премся в институт на подготовительные курсы. Оба бухие – выдули у него дома две банки чернила. Луня тоже с Рабочего, только учится в двадцать восьмой и живет в пятиэтажке около «стеклянного» магазина.

– Ой, блядь, в лужу стал! – вопит Луня. – Что за погода такая сраная?

– А что ты хочешь? Весна, март месяц. Да, это самое… Может, не пойдем на курсы, а?

– Не, надо идти.

– Да ты все равно ничего не поймешь.

– Зато я все запишу.

– И на математику останешься?

– Не, не останусь. Ненавижу, когда она стоит над душой. «Вам все понятно? А что вам объяснить?» Ну ее в жопу.

Проходим через двор магазина «Изумруд», в арку – и прямо к первому корпусу «машинки», машиностроительного института.

– Бурый, а ты это… Знаешь, что здесь до войны было? В институте, в смысле?

– Не-а.

– Училище кагэбэ. Здание специально для этого построили. А во дворе тюрьму сделали – теперь там вроде библиотека. Мне дядька рассказывал – он, когда здесь уже институт стал, в нем учился, а во дворе еще тюрьма была, и в ней его друган сидел. И он ему… это… передачки, записочки передавал через надзирателей.

– Херня какая-то. Такого быть не может, что бы институт, а во дворе – тюрьма. Может, еще скажешь, у них дискотеки вместе были?

Я ржу, Луня тоже. Потом он говорит:

– Не, это правда было – только недолго. Потом тюрьму в другое место перенесли.

Тетка-вахтерша смотрит на нас через очки:

– Вы куда, ребята?

– На курсы.

– Хорошо, проходите.

Снимаем куртки, сдаем в гардероб и поднимаемся по широчущей каменной лестнице со стертыми ступеньками. Физика в четыреста первой. Почти все уже на месте. Большинство пацанов на курсах – недоделки и лохи. Кидаются друг в друга бумажками, как малые. Разговоры – только про НЛО, фантастику и учебу. Я с ними даже не здороваюсь. Есть пара нормальных – эти одеты классно, и вообще видно, что ничего пацаны, но они редко приходят и ни с кем не базарят, только между собой. Так что я только с Луней кентуюсь. Кроме пацанов, ходят еще несколько чмошных очкастых баб. На этих и смотреть не хочу – хуже чем в своем классе.

А сегодня первый раз пришла одна нормальная. И одета классно, и на морду ничего. Сидит и читает книжку – «Мастер и Маргарита», физика не слушает. Хотя его можно и не слушать: он никогда никого не дергает, а если вызывает к доске решать, то только по желанию.

Луня совсем окосел, поет мне в ухо песню:

Баба спереди – корявая, с прыщами на морде, – все слышит и поворачивается к нам:

– А потише можно?

Луня лыбится, я тоже. Баба фыркает и отворачивается назад.

Я читаю надписи на парте: «Если в эту субботу ты будешь пьян, приходи во вторую общагу, комната 120. Там тебя ждет суперсексбомба Галина».

Показываю надпись Луне. Он лыбится:

– Заходишь ты в эту комнату, а там тебя встречает грузин – давай, типа, подставляй жопу.

Физик смотрит на часы и говорит:

– Ну, на сегодня можем закончить, если у вас нет вопросов.

Все встают и вываливают в коридор. Мы с Луней откалываемся и идем вниз по лестнице. Я спрашиваю:

– Бабу видел?

– Какую бабу?

– Ну, такая, с мелированием, недалеко от нас сидела, книжку читала. Первый раз сегодня была.

– Не, не заметил. А ты что, ее снять хочешь? Тогда бери ее и поехали ко мне – у меня хата свободная. Давай, а? Я не отвечаю.

Одеваемся, выходим на улицу. В темном дворе «Изумруда» стоят какие-то пацаны, могут на нас залупнуться как нечего делать, – Пионеры все-таки, враги. А постелить двух бухих пацанов с Рабочего – это как два пальца обосцать. Но им, видно, сегодня не до нас.

При выходе со двора, под аркой, на стене написано баллончиком: «Бог любит тебя». И тут же другим почерком: «Это Жора». А рядом: «Днепр-Могилев – чемпион».

– Скоро футбол начнется, да? – спрашивает Луня. – Чемпионат СССР – киевляне, «Спартак»… Аты как думаешь, «Днепр» в этом году выйдет в первую лигу, а?