Владимир Козлов - Школа

– Э, ты что? – К нему поворачивается другой, в пиджаке. – Тебе, может, за Гитлера по ебалу на щелкать? Немец тут сраный нашелся.

– Не, ты меня не понял. Я не за Гитлера, я это – против врагов.

– А кто твои враги?

– Мои враги – жиды и цыгане. Душил бы гадов своими руками.

– Правильно, этих надо давить. Держи пять.

Автобус останавливается, мы выходим. Олька идет к своему дому, я – за ней. Не знаю, что делать: идти до ее дома или вернуться на остановку и ехать домой?

– Если хочешь, пошли ко мне – чаю попьем, – говорит Олька.

– А батька дома?

– Нет. И мамы тоже нет. Никого.

На кухне я сажусь на табуретку. Олька ставит чайник. Стекло в двери выбито.

– Это – папа, – говорит она.

– А-а-а.

– У него бывают заходы. А когда трезвый, то всегда нормальный. Ему просто пить не надо.

– А кем он работает?

– Инженером на лифтовом. И мама тоже там. Экономистом в отделе труда и зарплаты.

Олька наливает чай, достает из шкафчика сахарницу и блюдце с вареньем. В варенье плавают крошки батона.

Пьем чай, потом идем в Олькину комнату. Я обнимаю ее, и мы сосемся. Я сую руку под юбку, но она сразу ее убирает. Малая еще, а рука сильная.

Потом мы смотрим в большой комнате телевизор и курим.

Щелкает замок, Олька резко тушит сигарету, кидает бычок в пепельницу и берет со стола жвачку – она жевала ее перед этим, потом вынула изо рта, скрутила в шарик и прилепила к столу.

– Ты можешь курить, она тебе ничего не скажет, – говорит она.

Заходит мамаша – молодая еще, хиповая: накрашенная, в джинсах и белой кофте с рисунком – такие привозят из Польши. Я говорю:

– Здравствуйте.

– Познакомься, мама. Это мой друг Сергей. Сергей, это моя мама.

– Очень приятно, – говорит мамаша.

Я бубню:

– Очень приятно.

Мамаша выходит из комнаты.

– Ну я, наверно, пойду?

– Посиди еще, ладно?

– Нет, пойду.

– Ну, как хсчешь.

Последний звонок. Все классы согнали на площадку во дворе школы. Директор толкает речь. Я его не слушаю, думаю только про то, чтобы все скорее кончилось. Несколько наших баб плачут, черная тушь растекается по щекам. Их в этой школе имели во все дырки, ставили двойки, обзывали блядями, проститутками и умственно отсталыми, а они еще и плачут. Не все, само собой: Князева не плачет. Я спрашиваю:

– А ты почему такая спокойная? Смотри, как все рыдают.

– Что я – дура? Им нравится – пусть плачут.

– Ну, вообще да.

Мамаша Коноплевой приволокла фотоаппарат «ФЭД», и мы фотографируемся всем классом в саду, под деревьями, потом расходимся по домам.

Я на ходу жру, переодеваюсь и еду в город: у меня стрелка с Олькой в два часа – вечером она не может.

Встречаемся, как обычно, на остановке у Дома советов, и идем гулять по Первомайской.

– Везет тебе, – говорит Олька. – Школу закончил. А мне еще три года мучиться.

– Какая это мука? Тем более, ты отличница.

– Ну так что, что отличница? Значит, я должна любить школу?

– Не знаю.

Навстречу идет лысый дядька. Дужка очков обмотана синей изолентой, на ногах – стоптанные тапки, около уха держит транзистор. Слышно, как кто-то выступает и ему хлопают.

Еще один мужик – в пиджаке, с галстуком – тоже прется по улице с приемником.

Я спрашиваю у Ольки:

– Что они все слушают?

– Ты что, не знаешь? Съезд народных депутатов.

– Не-а.

– Ну ты даешь. У нас дома только и разговоров, что про съезд. А твои что, про это не говорят?

– Они вообще друг с другом почти не говорят, и я с ними тоже редко.

– А-а-а.

Подходим к молочному ларьку.

– Хочу мороженого, – говорит Олька.

– Пошли лучше в «Пингвин» – посидим, нормального мороженого схаваем – с сиропом, а не это чмо.

– Не хочу в «Пингвин». Купи мне сливочное за тринадцать копеек.

– Давай лучше пломбир за двадцать.

– Не надо мне указывать, какое мороженое есть. Какое хочу, такое хочу.

– Ладно, не ори. Куплю за тринадцать.

– Все, поздно. Иди. До свидания.

– Что с тобой такое?

– Ничего. Сказала – иди.

Олька уходит по тротуару. Я догоняю ее.

– Что с тобой сегодня такое?

– Ничего. Что и всегда. Все надоело, все задрали.

Олька начинает плакать, прижимается ко мне. Я обнимаю ее.

– Знаешь, как они меня уже достали?

– Кто – они?

– Родители, кто еще? У мамы – любовник, папа пьет, а до меня им дела нет, я им вообще не нужна. Им было бы лучше, если б меня вообще не было. Не надо было вообще меня рожать.

– Ладно, успокойся. Положи ты на них.

– Дай мне сигарету.

Первый экзамен – математика. Пишем его в своем кабинете, в физике. Кроме нашей математицы, в классе еще одна, Остроумова, – она вела у нас в восьмом классе, – и, само собой, классная. Как только принесли из районо конверт с заданиями, математица с Остроумовой сели и сделали их все под копирку. Теперь разносят по рядам, а классная помогает: подбегает к каждому, спрашивает, какое задание нужно, и приносит. Мне принесла четыре первых. Я их аккуратненько перекатал сначала на черновик, потом на чистовик, потом переписал условия пятого – типа, начинал решать. Теперь сижу, балдею, смотрю в окно. По двору носятся малые со школьного лагеря.

Подходит математица, берет мои листки, смотрит.

– Некоторые за девятый и десятый класс так обленели и отупели, что даже готовое переписать без ошибок не могут. А ты хоть переписал правильно – и то молодец. – Она лыбится.

После экзамена все сдают свои листки и вываливают из класса, кроме Антонова и Князевой, – их математица оставляет, чтобы они «оформили работы как следует». Это значит, математица с Остроумовой будут проверять каждую цифру, каждый плюсик, чтоб, не дай бог, не прицепились в районо, а то возьмут и перечеркнут пятерки, исправят на четверки, и получат тогда Антонов с Князевой не золотые медали, а серебряные.

Дома сбрасываю костюм, одеваю спортивные штаны и майку, беру учебник по физике, покрывало и лезу на крышу загорать. Из четырех подъездов люк на крышу есть только в нашем, но я не вылазил туда года три. Вчера на консультации наши бабы говорили, что загорают на сто семидесятом доме, и я тоже захотел.

Поднимаюсь по железной лестнице, открываю люк, вылажу. Обзор неслабый. Деревья, улицы, машины, пятиэтажки, школа, завод Куйбышева, регенератный, ремзавод, трубы, дым.

Кругом валяются бычки и бутылки от «Мартовского». Видно, кто-то недавно вылазил. Может, Андрей с первого этажа со своими корефанами?

Расстилаю покрывало, снимаю штаны с майкой и ложусь. Учить физику лень, и вообще – куда мне спешить? До экзамена еще пять дней.

Внизу гудят машины, орут малые. Я достаю сигарету, закуриваю, смотрю на облака.

Лежим с Олькой на пляже на Днепре. Я – с учебником по физике, она – с книжкой Чейза. В купальнике она смотрится классно: фигура – что надо. Издалека никогда не скажешь, что малая.