Крэг Клевенджер - Человек-змея

Дверь одного из кабинетов открылась, и медсестра подвела Бретта к матери. Мой сосед в тёмных, закрывающих пол-лица очках, в руках бумажный стаканчик с водой.

— Пару часов у него будет сильная жажда, — объясняла медсестра женщине. — Давайте ему побольше воды, и на солнце пусть сегодня не выходит. В конце дня заторможенность пройдет.

Я ещё пару раз видел Бретта в больнице, всегда в тёмных очках и какого-то полуживого. Странно, лужайку он косит без очков и весьма проворно. Зачем он ходил в эту клинику, не знаю: в школе мы никогда не разговаривали, и Бретт не показывал, что меня узнаёт.

Доктор Гейнз спрашивал про головные боли, школу, семью, друзей. Что я думаю о маминой болезни? Мы с ней близки? А с папой? Хочу ли я стать похожим на папу? Как попал в арестный дом?

Тут же вспомнились вопросы, которые задавал инспектор, курировавший меня во время первого условного срока за воровство. Тематика совершенно одинаковая, ничего оригинального:

Родители.

Братья/сёстры.

Друзья.

Девочки.

Школа.

Любимые предметы.

Нелюбимые предметы.

Ранее перенесённые заболевания.

Наркотики.

Дисциплина.

Можно подумать, что все интерны округа, инспекторы и координаторы занимались по одному учебнику. Верхний свет такой яркий, что, когда доктор Гейнз начал показывать кляксы по тесту Роршаха, я даже не догадался спросить, что он сам в них видит. Мне было не до того: мысленно нумеровал вопросы, составляя пропорцию более подходящего и безопасного в данный момент ответа.

— Джон, — доктор Гейнз поднял карточку с чёрной кляксой, — скажи, пожалуйста, что ты видишь?

Я покачал головой.

— Подумай, на что это похоже. Не спеши.

— На чёрную кляксу.

Как я впоследствии узнал, это называется маргинализация, когда человек заведомо неверно отвечает на вопросы, чтобы исказить результаты экспертизы. Хотя доктору Гейнцу я не врал. То же самое я сказал о других карточках, потому что действительно видел только черные кляксы.

— Джон, — доктор смахнул со стола карточки, снял очки, зажмурился и ущипнул себя за переносицу, — без твоего участия мы ничего не добьёмся.

Равнодушная сниходительно-угрожающая интонация взрослого. На такое я давно перестал обращать внимание, однако слова «специальная программа» и «школа коррекции» быстро вернули меня к реальности.

— …за плечами школа коррекции и арестный дом, а сейчас проблемы с успеваемостью. Страшной головной боли, о которой ты рассказывал, невропатолог подтверждений не нашёл. Догадываешься, какие выводы напрашиваются?

Ни о чём подобном я не задумывался, но этот вопрос поставил в тупик. Я злился, что не вижу на листочке ничего, кроме чёрной кляксы. Я снова чувствовал себя дебилом из школы коррекции.

— Можно я её нарисую? — в полном отчаянии проговорил я.

— Хочешь изобразить свою ассоциацию? Замечательно! — Доктор Гейнз развёл руками, явно ожидая продолжения.

Карточки лежали на столе аккуратной стопкой, однако клякса так и стояла у меня перед глазами — чёрная, симметричная, словно бабочка на лобовом стекле летящего по дороге автомобиля. Глядя в прошлое, легко говорить, а тогда мне даже в голову не пришло сказать: «Она похожа на бабочку».

Я взял бумагу и чёрный маркер. К доктору Гейнзу часто ходят дети, и на столе у него несколько наборов цветных карандашей, фломастеров, маркеров и пачка бумаги. Сначала непрерывная линия контура, затем заполнение от края к центру — разбитой груди бабочки. На рисование ушло шестьдесят пять секунд, и я перевернул верхнюю карточку, чтобы сравнить.

— Можно посмотреть? — спросил доктор Гейнз.

Я показал безупречную, словно на ксероксе снятую копию.

— Вот что я вижу.

Иногда я кажусь себе гением, иногда веду себя как дебил. Крайности настолько неопределённы и размыты, что, по-моему, самое умное, что может придумать умный человек, — спрятать свой ум от посторонних. Иначе кто-нибудь обязательно отыщет самое уязвимое место. Тормоз. Черномазый. Морда испанская. Урод. А если добавить защитные розовые очки, умник вообще пожалеет, что на свет родился.

К доктору Гейнзу я ходил каждую неделю, всякий раз выполняя новые тесты. Иногда в присутствии интернов или других докторов мне предлагали кляксы Роршаха. Доктора-мужчины в первый раз звали меня Джон, а потом «парень», «малый», «умник» или «лентяй». Девушки и женщины предпочитали «Джонни».

«Джонни, пожалуйста, попробуй включить воображение. Посмотри на карточку, потом закрой глаза и подумай, что напоминает эта клякса. На что она похожа?»

Клякса похожа на:

Опухоль.

Разбитый в кровь нос и зубы парня, которого поколотили за то, что он сказал «Да пошли вы!» старшеклассникам, дразнившим его «тормозом».

Отпечатки шестипалой руки.

Сорокапятилетнюю женщину с одной грудью.

Раненое, покрытое швами и шрамами человеческое сердце.

Многофазный тест уровня развития личности университета Миннесоты. Шкала оценки интеллектуальных способностей взрослых по Вешлеру. Комплексный тест Милона. Тест депрессии по Беку. Шкала оценки интеллектуальных способностей детей по Вешлеру. Тест изучения профиля личности. Тест тревожности Спилберга. Характерологический опросник Леонгарда. Клинический тест Вудкока-Джонсона. Проверка тематического восприятия. Блок номер один. Блок номер два. Блок номер три. Вербальный тест. Невербальный тест. «Верно-неверно». Тест памяти. Тест на сопоставление. Рисование восьмёрок с одним закрытым глазом, потом с другим. Вопросы: «Если вырыть яму два метра глубиной, два метра длиной и два метра шириной, какой объём получится? Супер, ты молодец, парень! Хочешь лимонаду?» Обратный отсчёт: «Пожалуйста, посчитай от ста в обратном порядке, вычитая каждый раз по семь». Девяносто три, восемьдесят шесть, семьдесят девять, семьдесят два, шестьдесят пять, пятьдесят восемь, пятьдесят один, сорок четыре. «Ну, малый, ты даёшь! А скажем, от трехсот двадцати двух так сможешь?» Триста пятнадцать, триста восемь, триста один, двести девяносто четыре. «Да ты настоящий Эйнштейн! Покажи руку. Слушай, тебя ведь дразнят, да? Что чаще всего говорят?» Решение головоломок и сопоставление предметов с их отпечатками. «Закончи предложение: „Кошка боится собаку так же, как таракан…“»

Система скидок впрямь была гибкой, и под конец они вообще перестали брать деньги. Папа только радовался: хотя бы два часа в неделю он точно знал, где я нахожусь. За то время, что я купил у доктора Гейнза, с десяток студентов успели написать доклады и собрать материал для практической части диплома. Совсем скоро мне исполнится шестнадцать, и условный срок истечет. Если сидеть тихо и делать, что требуют, психушка или специализированная школа-интернат мне точно не грозят. После дня рождения исчезну. Заранее соберу вещи, выберу окошко, когда мама будет в больнице, Шелли на работе, а папа, предварительно накачавшись водкой, в очередной отключке, сяду на первый попавшийся автобус — и поминай как звали. Думаю, для всех так будет лучше.