Крэг Клевенджер - Человек-змея

Начальник снова повернулся ко мне спиной.

— Только не веди себя как чужой, — велел он.

Кеара. Без каблуков сто шестьдесят два сантиметра. Кожа цвета миндаля, будто озарённая светом неяркой лампы или последними лучами августовского солнца. Тёплые карие глаза. Облако золотисто-каштановых кудрей, на висках высветленные прядки. Аккуратный прямой нос, красивые зубы, странная улыбка, растянутая в одну сторону больше, чем в другую, аппетитные выпуклости грудей, на плечах золотистая россыпь веснушек.

— Меня зовут Кеара, — представилась она, протягивая левую руку. Странно: заказ правой записывала. — Неделю назад я видела тебя «У Раджи».

Я действительно был в том клубе, и девушка меня заметила. Вообще-то я стараюсь не привлекать к себе внимание, но тут с готовностью сделал исключение.

Прижимая левую руку к пивной кружке, я протянул ей правую. «Эрик Бишоп». Нравится ли мне музыка? Где работаю? Как люблю проводить свободное время? Обычный разговор ни о чём, с которым женщины справляются гораздо лучше, чем мужчины.

Люблю вспоминать наши свидания. Закрыв глаза, слышу её голос, вижу нервную улыбку, вдыхаю запах каштановых волос. Крепко зажмуриваюсь, мечтая, чтобы приятные моменты длились подольше.

Посетителей было немного, и мы разговорились. «Приходи завтра», — предложила Кеара, и я, естественно, не отказался. Расстались мы в полночь, и девушка позволила себя поцеловать. В следующий раз я прождал до самого конца смены и проводил её домой.

Сказав «Располагайся!», Кеара пошла переодеваться. Открыв пиво, я уселся на дешёвый, с вылезающей клочьями набивкой диван, прикрытый тонким покрывалом. Вместо журнального столика — оконный блок с четырехслойным стеклопакетом, ножки — белые кирпичи. На нём глянцевые журналы, «макулатурная» почта, бутылочки лака, а в середине — пепельница. Судя по пеплу, девушка курит марихуану.

К бутылке прилипли тонкие серые волоски, а увидев их в большом количестве на джинсах, я понял: здесь живёт кошка. Скорее даже кот, вот он, притаился в углу гостиной, смотрит на меня пустыми, как кубики льда, глазами. Смотрит, но не видит.

— Это Распутин, — гладя полосатую шею, представила Кеара. — Он в аварию попал.

Звуки: журчание воды (раковина, душ, снова раковина), скрип ящиков комода. В половине четвёртого утра зазвонил телефон, и после третьего звонка Кеара бросилась к аппарату в коротенькой футболке и красных стрингах, выставляющих напоказ золотисто-медовые бёдра и живот. «Алло!.. Алло!..» Отбой.

Я провёл по обнажённому животу левой рукой, распластал пальцы и легонько, словно перышком стал отбивать дробь: один, два, три, четыре, пять, шесть. Кеара накрыла мою ладонь своей: палец к пальцу, только на один меньше. Я поднял руку: пусть рассмотрит как следует, а потом снова погладил живот. Она скользнула в постель, и один за другим стала брать мои пальцы в рот: один, два, три, четыре, пять, шесть. Испугалась или нет? Непонятно.

Три недели спустя, моя руки в Кеариной ванной, я понял, что влюбился. У окошка покрытая клетчатой салфеткой полочка: на ней свечи, упаковка банных солей и чёрно-белая фотография тринадцать на восемнадцать, прогнувшаяся от высокой влажности. Кеара лежит на диване между двумя другими девушками и, подняв бокал вина, смотрит в камеру: в глазах лукавый огонёк, на губах улыбка Моны Лизы. Я не спрашивал, где и когда сделали фотографию, кто эти девушки и кто фотограф — даже если бывший бойфренд, какая разница? Я не говорил, что этот снимок укрепил во мне какие-то чувства, что находиться рядом с ней стало не менее важно, чем менять имена, бороться с черепобойками и прятаться от копов, что желание вспыхнуло быстрее спички и никак не желает гаснуть. Какое странное чувство: ни пронумеровать его, ни измерить… У сердца собственный разум, управлять которым мне не дано.

Я стоял с полотенцем в руках, завороженно глядя на Кеарин портрет между двумя зажжёнными свечами. От любого движения пламя колыхалось, и по стенам маленькой ванной плыли причудливые тени.

— Эрик, ты ещё в ванной? — Кеара на кухне, открывает бутылку мерло.

— Сейчас иду.

Когда Кеара готовит, всегда слушает квартет Дейва Брубека — я узнал ударники, открывающие «Тейк-5». Барабанная дробь лёгкая, воздушная, словно падающий на стекло песок; только вслушавшись, можно уловить плавный переход от полного спокойствия к безумному напряжению и обратно. Ударные, а потом соло на саксофоне: звуки переливчатые, то угрожающие, то игривые.

— Классная вещь, — похвалил я. — Джаз мне не нравится, но эта песня — нечто особенное.

Кеара передала мне бокал.

— Когда я была маленькая, мама часто мне играла. Я сидела под роялем и смотрела, как её ноги нажимают на педали.

Перед глазами кружится калейдоскоп: представляю Кеару ребёнком, её маму, братьев и сестёр, её жизнь, какой она была до меня и какой будет после.

Глотнув вина для храбрости, я поцеловал Кеару.

— Эй, — прошептала девушка, обняла меня свободной рукой и притянула к себе, — зачем ты это сделал? — Голос тихий, словно шелест ветерка.

— А что, нужен особый повод?

— Нет! — рассмеялась она.

— Может, требуется письменное разрешение? Существует какой-то образец?

— Прекрати! — Кеара прильнула к моим губам, и мы закружились возле кухонного стола под аккомпанемент саксофона, ударных и фортепиано. Поцелуем поблагодарив за танец, Керра вернулась к готовке ужина.

Проведённые с ней минуты всплывают в памяти, даже когда я один. Однажды мы устроили праздник: Кеара нашла новую работу, а какой-то режиссёр пригласил её сниматься в эпизодах. У меня подарок: маленький свёрток, который я положил ей на ладонь.

— Что это?

— Открой и посмотри.

Несколькими неделями раньше я сидел в баре, дожидаясь окончания смены, и Кеара рассказывала об одной посетительнице. У женщины были такие классные духи, что моя девушка буквально прилипла к столику, где та устроилась со своей подругой, а потом набралась смелости и спросила, как называется аромат. Эту историю я услышал за четвертой порцией бурбона, косячок мы ещё в перерыв выкурили.

Открыв флакон, Кеара нанесла духи на запястье.

— Как ты догадался? — недоумевала она, жадно вдыхая новый аромат.

— Ты же сама мне рассказывала! Про ту женщину из бара. Духи показались тебе слишком дорогими…

— И ты не забыл? Невероятно, мы же под таким кайфом были!

— Я помню каждую секунду, проведённую рядом с тобой, — сказал я и снова чмокнул её в губы.

От таких воспоминаний сосёт под ложечкой, а на глаза наворачиваются слёзы. Чем лучше я узнавал Кеару, тем ярче становился многоликий образ, который я представлял в часы разлуки. Совсем как в детстве, когда мама говорила, что скоро должен вернуться папа, и от счастья я забывал обо всём.