Ариф Алиев - Новая Земля

— Ну и ловили бы.

— Они не дуры. Жратва закончилась, они ушли.

Это точно, мои лемминги тоже пожрали и ушли, больше я их не видел.

— Чего же ты ел?

— Разное. Водоросли. Чай спитой. Кофе. Сахара съедал 200 граммов в день.

— А птиц ловил?

— Нет. Народу много, а птицы пугливые. Прилетали трупы клевать, но в самом начале, потом не прилетали.

— А 2-й барак трупы ел?

— Нет. Ну чего ты пристал с этими трупами? Не было никаких трупов, Иван Георгиевич, в том-то и дело.

— Как это? Куда они делись?

— Вот слушай. Дня через 2 после того, как мы отдали консервы в общак, сидел я на берегу и сосал сахар и возникла у меня идея сварить мясца. Когда голимый сахар жрешь, вот такие идеи дикие возникают. И что ты думаешь? Опоздал! Лемминги, смех такой, трупы обглодали. Лежит, представь, мертвое тело, рожу птицы склевали, но и внутри мяса нет, под одеждой — кости обглоданные дочиста и разгрызенные, костный мозг вылизан и высосан, одним словом, вместо трупа — труха костная и говно горошками, как у мышей.

— Так вы трупы не ели?

— Не успели. Кто-то отрубил одну ляжку — и все.

— А буй? Я бы к бую сплавал все-таки.

— Я же тебе сказал, Иван Георгиевич, кнопка сломана, ничего не получилось. И на обратном пути лодка перевернулась, 3 героя утонули. И самое удивительное, лодку прибило к берегу, а трупы унесло. Потом искали, по скалам лазили, хотели пустить на жаркое, но не нашли. Течение сильное.

Мы поели, сдвинули угли.

— Николай, а все-таки 2-й барак что ел? Вы же у них консервы отобрали.

— Про 2-й барак не спрашивай, пошли они к черту.

Легли спать.

— Иван Георгиевич, я тебе еще не рассказал кое-что.

— Ну, расскажи.

— Я когда в карауле стоял, украл банку тушенки. И меня поймали.

— Избили?

— Меня хотели сожрать. Гога Звягинцев нож принес, чтобы горло перерезать, и ведро принес, чтобы туда кровь слить, топор о камень заточил, чтобы тело мое разделать. А я сбежал, отбился. Подумал, пойду по берегу на Северный полюс, хуже не будет. Хуже колонии «Новая Земля» ничего нет, Иван Георгиевич. В Белом Лебеде было спокойнее. Даже в одной камере с Гогой Звягинцевым было спокойнее.

Сипа замолчал.

Я лежал и думал, верить ему или нет. Почему он сразу не сказал, что лемминги трупы сожрали. И если колонисты не ели трупы и его не съели, а только хотели съесть, следовательно, они не людоеды. Тогда зачем он мне задал задачу про миссионеров и людоедов?

Через неделю появились птицы. То есть они и раньше летали, но теперь их стало больше, они собирались в стаи, носились над морем, сидели на скалах и ждали чего-то.

Наша с Сипой голодовка закончилась, мы били птиц камнями и палками. На крачек, моевок и пуночек силы не тратили, били гусей-гуменников и казарок, которых я прежде не видел, кайры не попадались, зато Сипа подбил гагу-гребенушку, лебедя и 12 куликов. Дичь не вялили, а придумали прятать в ледяном погребе возле самолета. Мы выбрали укромное место под ледяным сводом, и вырезали во льду яму размером примерно 0,5 м × 0,5 м × 2 м, и прикрыли сверху ледяной плитой. Поначалу волновались, не пророют ли лемминги ходы во льду, не доберутся ли до наших запасов. Но на ледник они не совались: или лед грызть не умели, или зубы у них болели от холодного, как у меня.

У нас набралось столько еды, что мы в сытости могли прожить оставшиеся 45 дней до приезда координаторов, а если экономить, то и до весны.

Солнце хоть и опустилось пониже, но на ночь еще не пряталось. Теперь мы различали утро и вечер. Утром индевели лишайники и на лужах появлялась ледяная корочка, а к вечеру иней и лед таяли.

Еще через неделю птицы пропали. Не все сразу, первыми — гуси, лебеди, гаги и казарки. Потом кулики. Мы переключились на бургомистров и поморников, хотя мясо у них было совсем невкусным, не сравнить с гусями и даже с казарками. В конце концов заготовили 56 крачек, моевок, пуночек и еще одну мелкую птицу, которую мы определили как лапландского подорожника.

Но и крачки, моевки, пуночки и подорожники улетели. На Новой Земле все птицы оказались перелетными. И в стаи они собирались и ждали друг друга, чтобы вовремя сорваться отсюда и вместе улететь куда подальше, на Средиземное море или в Африку.

Охотничий сезон закончился, и, чтобы занять время, мы начали вырубать изо льда самолет. Нам захотелось узнать, какой у него был груз, мы фантазировали, что летчики торопились доставить на полярную станцию спирт, водку, коньяк и шампанское, банки с черной икрой и балыком осетровых рыб для встречи Нового года. Мы спорили, лопнули бутылки с шампанским или при температуре во льду меньше минус 3° лопаются лишь бутылки с водой. И еще мы хотели отрыть самолет, чтобы добраться до бензобаков, сделать керосинку и готовить на ней еду.

Мы мерзли. Топляка почти не осталось. Мы экономили и уже не жгли перед сном большой костер, чтобы заснуть на теплых камнях. Мы вообще перестали разводить костер для обогрева. И мы теперь варили мясо, а не жарили, жарка нам казалось расточительством, слишком много уходило дров.

Становилось холоднее и холоднее. На речном берегу появилась тонкая полоска ледяного припая. И она не таяла.

Настал день, когда и снег шел и не таял. Он выбелил горы — пока что неумело, неровными полосами, с пропусками и черными пятнами. Прошелся по первому разу, прогрунтовал. Скоро доделает набело, очень скоро.

Бензобак у нашего «18», бывшего «33», оказался дырявым. И нам расхотелось откапывать кабину и салон. Мы больше не ходили в ледяное ущелье, с утра до вечера искали топляк. Сипа все чаще заводил разговор о том, стоит ли фиксировать дни, и ругал григорианский календарь. Я понимал, очень скоро Календарный Столб придется скормить огню.

А море каждый день металось и холмилось и нехорошо дышало — хрипло, редко. Но главным звуком стал шорох льдин. Льдины нарастали у берега, отламывались, уплывали. Течение в заливе стало видимым. Оно безо всякой натуги вытягивало льдины на стремнину, кружило, спорило со встречным ветром и побеждало его. Ветер дул вязкий, сильный, но течение было сильнее. На Краю Моего Мира оно было Дежурным Безжалостным Витамином.

Мы сожгли Календарный Столб.

И настал день, когда у нас осталось несколько веток и кусок толстого джутового каната.

Ветер не прекращался. На него можно было облокачиваться, как на стену, и не падать. После получаса борьбы с ним мы прятались за валун или протискивались в скальную щель и отдыхали. Мы упорно ходили по берегу и искали топляк. И ничего не находили.

Сипа набрал лавсановых мешков и пластиковых бутылок. Раньше я ему не позволял жечь в гроте пластмассу, говорил, что тепла не будет, дым один, но мы так замерзли, что я решил попробовать. Все-таки XXI век. Пластиковые дрова? Почему бы и нет! Чистого воздуха полно вокруг, беды не будет, если мы его немного загрязним. В больших городах машины выхлопы выпускают, и заводы небо коптят, и миллионы людей пердят, и миллионы тонн мусора на свалках гниют, а люди живут, дышат чем-то. А у нас чистота нетронутая, мы всего лишь сожжем 10 пластиковых 1,5-литровых бутылок и лавсановый мешок. Неужели нам нечем будет дышать?