Пьер Гийота - Могила для 500000 солдат

— Воды, воды, парни. Эй, Гай Зодиак, ребята, дайте ему похавать фелев ятаган! Жри войну, Гай Зодиак, жри войну!

Один из солдат набирает воды в тяжелую каску. Он возвращается к телу, льет воду на костер; залитое пламя опадает, шипящий пар на одно мгновение скрывает жертву; солдаты, прикрыв глаза ладонями, отходят. Молодой офицер в разбитых очках хватает окровавленную руку солдата-негра, зажигалка падает на камни:

— Хватит, Барклай. Складывай инструменты. Офицер оборачивается и блюет на кактус.

Два солдата берут тело пленного за ноги и за руки и закидывают в грузовик сопровождения:

— Заприте его в карцер вечером. И ни в коем случае не показывайте врачу.

Колонна трогается с места: Гай Зодиак спит, уперев потную голову в колено соседа. Барклай вытирает кинжал о брезент. Десантники из Игидера рассеялись по местности, вертолеты, легкие самолеты кружат над деревнями, пикируют, едва не сбивая крыши, на испуганных женщин, побросавших белье и щетки на вздымаемый винтами песок, и детей, прижавшихся к стенам сожженной, отстроенной и вновь сожженной школы; в стороне тяжелые вертолеты Сикорского вздымают пыль, песок и гальку вдоль русла рек, ломая ветки кустов, гоня перед собой сверкающие рои ос и птиц — они разбиваются о стекло и сталь кабины, забрызгивая защитную окраску зеленой, синей, черной кровью; их зловещие тени проносятся над лесами и болотами, сдувая пепел с пожарищ, песок с краев звериных нор, разбивая иссушенные солнцем скелеты и кучи гнили.

Крики и бред Гая Зодиака заполнили этаж. Когда солдаты переносили тело начальника полиции в его кабинет, Гай Зодиак бросился в первую оказавшуюся открытой комнату дворца, рухнул на кровать и, не сняв каску, зарылся головой в подушки; солдаты его поднимают, он вцепился зубами, покрытыми соленой пеной, в кружева простыней, руками — в спинку кровати. В заставленном пальмами стеклянном холле офицеры и солдаты курят, сидя на лестнице, стоя у кадок с пальмами и лаврами, лежа на красных и синих плюшевых диванах; беременная рабыня, склонившись, стирает с кафеля тряпкой следы крови начальника полиции; один из солдат сопровождения присаживается рядом, волоча приклад винтовки по мокрому кафелю; он смеется, гладит плечо рабыни, ее согнутую спину, ее бедра, потом груди, стянутые блузой, он кусает ее ухо, его слюна стекает в ушную раковину рабыни, он берет ее за руку, отнимает у нее тряпку, с силой разгибает пальцы; рабыня стонет, солдат прикладывает губы к ее уху, удерживая ее пальцы; рабыня склонила голову на плечо, слюна солдата стекает по напряженной шее; рабыня открывает глаза, прежде закрытые из-за того, что вокруг стояли солдаты: — Да.

Солдат отбрасывает тряпку сапогом, он затаскивает рабыню в заставленную ведрами и швабрами каморку в глубине холла, напротив кабинета; он опрокидывает ее во мрак, на тряпки и щетки, поднятая пыль оседает на их слипшихся губах; солдат кашляет, слюна и сопли солдата брызжут на нёбо рабыни, ее рот горит, солдат плюется, отстраняется, слюна и сопли волокнами дрожат меж его зубами и зубами рабыни; солдат кусает зубы рабыни, ее десны кровоточат; солдат расстегивает ширинку, распускает узел на блузе рабыни, завязанный в паху, чтобы освобождать ноги для работы, он ложится на рабыню, он впрыскивает ей свой яд — сперму, застоявшуюся во время резни. Рабыня, сотрясаемая его движениями, впивается ногтями в плечи солдата, щиплет гимнастерку, солдат, пришедший в ярость от этого проявления невольной нежности, хватает жестяную лопату, опускает ее на плечо рабыни, его член буравит голое чрево рабыни, вздымая внутренности и зародыш ребенка; сперма хлынула, заливая прядь волос в паху солдата; рабыня стонет, она ловит зубами волокна слюны и соплей и перекусывает их, ее волосы смешались со щетиной швабры; солдат вынимает член, встает на корточки, его размягченный член лежит на пуговицах ширинки, он берет лопату, бьет по животу рабыни, по своему члену, измазанному в грязи, сперма с тыльной стороны лопаты брызжет на лицо солдата, его веки, его брови, на мочки ушей, на складки гнева на его лбу, на смоченные слезами щеки:

— Она смеется надо мной, моя мышка из Экбатана. Она изменяет мне с заводскими корешами. Беременная. От них или от меня? Ребенок родится — отпуск будет. Если девочка — еще одну кралю будут после ебать. А тебе кто засадил? Я добавил туда и моих красок.

Гай Зодиак орошает подушку, солдаты сидят на постели, смотрят на стены, безделушки, портреты. На рабочем столе к стопке книг прислонена фотография Сержа и Одри, обнявшихся на палубе парома, пересекающего залив Энаменаса. Сумрак ночи наполнил комнату; от теплой ткани одеял и доносящихся из глубины дворца женских голосов и всхлипов члены солдат напряглись в форменных брюках; Гай Зодиак успокоился, его плечи обмякли и опустились на подушку, он уснул. Солдаты сверлят мрак усталыми глазами; шум шагов, шорох белья, звон флаконов наполняют их грустью, их горла сводит спазм, они опираются руками на винтовки.

Одри, на коленях в комнате покойного, подбородок на саване, поднял глаза на пронзенное горло отца. Служанки, мать, сестра промокают армейским бельем розовую кровь, еще сочащуюся из раны. Подобранный Одри в саду борделя маленький раб — после игр и несложных поручений начальник полиции сам любил купать его, при этом щекоча так, что еще долго после бани, ночью, на подушке, в глубине алькова малыш продолжал смеяться — вцепился в дерево смертного ложа ручонками, слезы стекают на открытый ворот его рубашки, офицер берет его за плечи, потом за шею, уводит из комнаты; Одри встает, бросается на офицера, освобождает маленького раба, берет его за руку, встает перед ним на колени, их головы соприкасаются на смятом саване; снаружи, у ворот дворца, собралась толпа; Одри слышит топот, женский вой, шмыганье детских носов, шорох лохмотьев. Он встает, протягивает руку к ране, отталкивает женские руки, накрывшие ее бельем, гладит запекшиеся струпья, смачивает палец в свежей крови, потом выбегает из комнаты: на площадке появляется Серж, за ухом — роза; шлюха, ребенка которой он накануне вырвал из рук Банделло, приколола ему цветок к виску, когда он спал после полудня, привалившись головой к заброшенной уборной; Одри хватает его за плечи и целует его подмышку сквозь легкую рубаху; потом он быстро спускается по лестнице, пересекает холл, вынимает винтовку из пирамиды, заряжает ее, расталкивает часовых, сидящих перед воротами дворца, стреляет в толпу, пока не кончаются патроны; ствол винтовки жжет ему руки, он прикладывает его к голому животу и держит; часовые удерживают его, толпа кричит, рассыпается; два ребенка и одна женщина копошатся на горячем асфальте. Часовые разоружают Одри: