Дмитрий Горчев - План спасения

И из знакомых моих никто не знает про электричество, я у них спрашивал.

Зато другие люди всегда знают, сколько стоит электричество, и всегда везде гасят за собой свет, и даже за другими тоже всё гасят. Они, например, не могут спокойно видеть, когда работает телевизор, а никто его не смотрит. Или работает компьютер, а за ним никто не сидит и не стучит по клавиатуре. Это всё называется «жечь электричество», поэтому надо выключить.

В общем, я понял: для некоторых людей электричество — это Святое. Они его сохраняют, сберегают, экономят и несут всё время свои денежки самому главному Хозяину Электричества, чтобы электричества становилось всё больше и больше, чтобы наполнялись им подземные хранилища, аккумуляторы и батареи, чтобы строились новые плотины, турбины и парогенераторы. И будет тогда всем нам счастливое детство, вечная молодость и достойная старость.

Если часа в два дня встать на тучковом мосту, можно, выпивая пиво, наблюдать такую картину: со стороны ладожского озера в направлении финского залива плывёт огромнейшая баржа под названием «Невский 33». Внутри баржи находится корыто, которое до краёв наполнено самой обыкновенной водой.

Почему она возит эту воду? Зачем? Кому в финском заливе не хватает воды?

Я так думаю, что это давно затонувшая мёртвая баржа, которая не может найти успокоения. Корабли — они же тоже люди, даже вон чёрствые практические англичане в различных морских уложениях называют корабль «ши».

Она каждый день всплывает в ладожском озере неподалёку от Шлиссельбурга, проплывает под всеми мостами и снова тонет в финском заливе. А на следующий день опять всплывает в ладожском озере.

И глупые разукрашенные водкой-флагман дуры на подводных крыльях шарахаются от неё в сторону и уступают ей дорогу, хотя и не знают ещё ничего про дряхлую старость и уж тем более Смерть.

Какой-нибудь большой специалист в судоходстве и мореплавании непременно расскажет, что баржа эта выполняет какую-нибудь чрезвычайно полезную функцию.

Нахуй-нахуй эти полезные функции, не хочу ничего про них знать. Желаю, чтобы все функции были исключительно бесполезные и прекрасные.

Проходя как-то по одной тихой улице, увидел я заведение с чудесным названием «Столовая». Могли я пройти мимо заведения с таким названием? Разумеется не мог.

И о да! — столовая не обманула меня. Те же красные пластмассовые подносы, никелированные некогда трубки для передвижения этих подносов. И запах! Волшебный этот запах пионерлагеря, большой перемены и обеденного перерыва. По этому запаху способный человек мог безошибочно найти ближайшую столовую, даже если закопать её на десять метров в землю, — запах борща, тефтелей и компота.

Я послушно взял поднос, получил зразы с картофельным пюре, взбитым волнами для придания ему несуществующего объема, тарелку неестественно красного борща с крошечным сметанным островком и стакан ядовито-желтого напитка, кажется, он называется «шафрановый». Сел за столик неподалёку от пожилых охранников в мятом камуфляже, беседующих о достижениях метателей молота на текущей Олимпиаде, и, жуя зразы, жёсткие, как солдатские сапоги, сваренные забытыми героями, унесенными некогда на плоту в открытое море, смотрел в окно.

За окном этим располагалась другая какая-то жизнь — там были путчи, ГКЧП, распад СССР, дефолт, война, олигархи, интернет, и много ещё чего непонятного. Но всё это неким чудесным образом пролетело мимо этих окон, не оставив на них никакого следа кроме пыли. А внутри был навеки восьмидесятый год и та Олимпиада, про которую говорили охранники, наверняка проходила в Москве и скоро, скоро уже улетит навсегда в небо наш ласковый Миша.

Такие места — они как бабушкина комната, в которой никогда ничего не меняется: всё так же стучат ходики, кружевные накидки на подушках, нездешние лица забытых людей за стеклом в синей раме.

А если вдруг что-то изменилось — это означает, что бабушка умерла, а вместе с ней ушло что-то очень-очень важное, только никак не понять что.

У меня есть такая задумка, чтобы стать Новым Передвижником. Передвижник отличается от простого художника тем, что он не может нарисовать бессмысленное какое-нибудь яблоко или там горшок. Он обязательно должен рисовать картины с сюжетом.

Поэтому я придумал уже целых два сюжета.

Первая картина будет патетическая, называется «Пионерка сосёт Хуй у Горниста».

На ней будет изображено, как Горнист с одухотворённым лицом трубит у врат зари, отведя в сторону острый локоть. На заднем плане униженные и мёртвые выкапываются от звуков горна из земли, чтобы свергнуть Тирана. Глаза их светятся.

В небе над ними всеми парит Летучий Конь с Хуем. На каждой хорошей картине обязательно должен быть Хуй. А поскольку Хуй Горниста скрыт внутри головы Пионерки, то пусть он будет у коня.

Вторая картина будет обличительная, называется «Утро в райсобесе».

На ней, значит, в тесном помещении собрались униженные: дедушка в тесном пиджачке с круглой медалью, старушка с портретом сына-арестанта, одинокая мать с пятью очень грязными и мелкими детьми в опорках.

Все они сжимают в кулаках мятые квитанции за электричество.

За перегородкой сидит совершенно бездушный Чиновник. Он пожирает языки с хреном. При этом у него заметно стоит Хуй в штанах. На стене висит портрет Тирана.

За окном видна кобыла. Она, задрав голову, с восхищением глядит на Летучего Коня с первой картины.

С этим диптихом я буду ездить по городам и сёлам Российской Федерации и рассказывать проживающим там зрителям про то, как на самом деле устроена наша жизнь.

Люди в одиночку не умеют делать ничего: спать, пить, есть, ходить по улице или смотреть кино нужно обязательно с кем-то ещё. В советской армии я даже встречал таких людей, которые не могли в одиночестве посрать — обязательно звали кого-нибудь за компанию.

А я вот совсем не понимаю, почему пищу нельзя есть одному. Это ведь, наоборот, гораздо удобнее — можно чавкать, хлюпать, шмыгать носом, ковырять пальцем в зубе, да хоть бы и в жопе, и много ещё чего можно делать хорошего и приятного.

Ещё люди очень боятся, что однажды вдруг окажется так, что не с кем им есть пищу или пить чай, ну, то есть наступит то самое Одиночество. Самое, конечно, страшное — это когда стакан воды поднести некому. Почему-то это считается очень важно, чтобы именно воды.

А мне кажется, что зря они так уж сильно переживают. Человечество, оно, конечно, у нас не очень идеальное и большей частью даже весьма противное, но чего у него не отнимешь, так это внимания к своим членам.

Можно даже попытаться от этого Человечества спрятаться и подпереть входную дверь шкафом, но Человечество всё равно тебя не забудет и о себе обязательно напомнит: постучит в дверь строгим, но справедливым милицейским кулаком, подсунет под ту же дверь фотографию неизвестного мужчины с государственным лицом или розовую квитанцию за коммунальные услуги. Оно будет пробивать к тебе от соседей тоннель при помощи электродрели и перфоратора, чтобы вызволить тебя из заточения, а затем звонить в шесть утра, чтобы попросить к телефону Василия — лишь бы никто, ни один человек, не чувствовал себя позабытым и позаброшенным. И помнил чтобы всегда: никто и никогда ещё от Человечества просто так — живым, здоровым и в своём уме — не ушёл.