Пол Боулз - Пустой Амулет

— Конечно. Деревенька крохотная. Разумеется, все всех знают. Давай перекусим. Здесь или на берегу?

Сердце у нее по-прежнему учащенно и сильно билось. Она сказала:

— Давай спустимся к реке. Наверное, там ветерок.

Теперь она поразилась, что, увидев разбитый мотоцикл, почувствовала вначале бурную радость. Анита вспомнила, как в тот миг по телу пробежала приятная легкая дрожь. Пока они брели к берегу, она вновь подумала: хорошо, что не рассказала Тому о столкновении с двумя американцами.

— Теперь тебе лучше спится? — спросил ее Том.

Она запнулась:

— Не совсем.

— Что значит — не совсем?

— У меня неприятность.

— Неприятность?

— Рассказать тебе?

— Ну разумеется.

— Том, по-моему, Секу заходит ко мне по ночам.

— Что? — вскрикнул он. — Ты с ума сошла. Что значит — заходит к тебе по ночам?

— То и значит.

— Что он делает? Говорит что-нибудь?

— Нет-нет, просто стоит у моей постели в темноте.

— Бред.

— Знаю.

— Ты его ни разу не видела?

— Как? Темно ведь, хоть глаз выколи.

— У тебя есть фонарик.

— Это и пугает меня больше всего. Включить свет и увидеть его наяву. Мало ли что он тогда сделает, зная, что я его видела.

— Он же не преступник. Господи, и почему ты такая чертовски нервная? В Нью-Йорке же гораздо опаснее, чем здесь.

— Я верю тебе, — сказала она, — но дело не в этом.

— Так в чем же? Тебе кажется, что он приходит и стоит у постели. Почему ты так думаешь?

— Это-то страшнее всего. Я не могу тебе объяснить.

Это очень пугает.

— Но почему? Думаешь, он собирается тебя изнасиловать?

— Да нет же! Ничего подобного. Мне кажется, будто он хочет, чтобы мне приснился сон. Сон, которого я не в силах вынести.

— С его участием?

— Нет, его нет даже во сне.

Том вышел из себя:

— Да что же это такое! О чем мы, в конце концов, говорим? Ты сказала: Секу хочет, чтобы тебе приснился какой-то сон, и он тебе снится. Потом он приходит на следующую ночь, и ты боишься, что сон приснится вновь. Зачем, по-твоему, он это делает? Я имею в виду — какой ему в этом интерес?

— Понятия не имею, но от этого еще ужаснее. Знаю — ты считаешь, что это нелепо. Или думаешь, будто я все придумала.

— Нет, я этого не сказал. Но если ты никого не видела, как ты можешь быть уверена, что это Секу, а не кто-нибудь другой?

Позже он спросил ее:

— Анита, ты принимаешь витамины?

Она рассмеялась:

— Боже, ну конечно. Доктор Кёрк надавал мне целую кучу. Витамины и минералы. Он сказал, что здешняя почва бедна минеральными солями. Я уверена — ты считаешь, будто у меня какой-то биохимический дисбаланс, который и вызывает сны. Возможно. Но меня пугает даже не сам сон. Хотя, господь свидетель, о нем так противно говорить.

Том перебил ее:

— Что-то эротическое?

— Тогда было бы намного проще его описать, — сказал она. — Беда в том, что я не могу его описать… — Она поежилась. — Он слишком запутанный. И когда вспоминаю его, мне становится дурно.

— Можно, я стану твоим психоаналитиком? Что происходит в этом сне?

— Ничего. Я просто чувствую: грядет что-то ужасное. Но, как я уже сказала, меня волнует не сам сон, а сознание того, что он обязательно приснится, что чернокожий мужчина стоит, придумывает и внушает его мне. Это уже чересчур.

Над деревянной дверью прибита деревянная вывеска на которой краской написано: «Аптека Индэлла и Фамберса». Внутри — прилавок, и за ним стоит атлетический юноша. На первый взгляд он кажется голым, но на самом деле он в красно-синих шортах. Вместо: «Привет, я Бад», он говорит:

— Меня зовут мистер Индэлл. Что вам угодно? — Голос сухой и бесцветный.

— Мне нужна бутылочка этилнитрита и упаковка леденцов «Ржавый вяз».

— Сию минуту. — Но с лицом у него что-то не так. Он разворачивается и направляется в заднюю комнату, однако медлит. — Вы ведь не заходили к мистеру Индэллу?

— Но вы же сказали, что мистер Индэлл — это вы.

— Иногда он путается.

— Я не сказала, что хочу его увидеть.

— Но все же хотите. — Он протягивает руку над прилавком и хватает стальной хваткой. — Он ждет в подвале. Говорит Фамберс.

— Я не хочу встречаться с мистером Индэллом, спасибо.

— Слишком поздно.

Прилавок — откидной. Он поднимает его, чтобы освободить проход, по-прежнему сжимая стальной хваткой.

Возражения по пути в подвал. Хромированный трон у стены, сияющий в блеске наведенных на него софитов. Мускулистые бедра, вырастающие из мужских плеч; ноги, согнутые в коленях. Между бедер — толстая шея, голова отрублена. Руки, привязанные к бокам, свободно свисают, подергивая пальцами.

— Это мистер Фамберс. Он вас, конечно, не видит. Голову пришлось убрать. Мешала. Но шея наполнена высокочувствительной протоплазмой. Если укусите или хотя бы грызнете ее зубами, установится мгновенный контакт. Просто наклонитесь и засуньте рот в шею.

Стальная рука ведет. Вещество внутри шеи напоминает размокший хлеб, слегка сернистый запах отдает репой.

— Засуньте язык. Только не подавитесь.

При первом же нажатии языком вещество внутри шеи начинает пульсировать, пузыриться и плескать вверх теплой жидкостью.

— Это всего-навсего кровь. Мне кажется, лучше вам здесь на время остаться.

— Нет, нет, нет, нет! — Она катается по полу в собственной рвоте.

— Нет, нет, нет! — Пытается вытереть с губ и лица кровь.

Вниз, вниз, вместе с кровью, рвотой и всем остальным, сквозь устеленный перьями пол. В душном кармане — лишь реповый смрад. Затем, задыхаясь, наполовину удавленная, она поднялась из-под низу и глубоко вдохнула свежий черный воздух, чувствуя дурноту после сна, не сомневаясь, что он повторится, и больше всего страшась мысли о том, что приказы, управляющие этим явлением, исходят извне — от другого разума. Это было невыносимо.

Том считал, что она рассуждает нелогично.

— Тебе приснился кошмар, и об этом, разумеется, нечего беспокоиться. Но навязчивая идея о том, что Секу или кто угодно управляет твоими снами, — чистая паранойя. Она совершенно ни на чем не основана. Неужели ты этого не понимаешь?

— Да, я понимаю, как это воспринимаешь ты.

— Я убежден, что теперь, когда ты все рассказала, это пройдет.

— А у меня такое чувство, что впредь я буду только об этом и думать.

Обратив внимание на керосиновую лампу, равномерно горевшую на полу между ними, Анита воскликнула:

— Она чересчур яркая, шумная и горячая.

— Не обращай внимания. Пустяки.

— Легко сказать.

— Ты же знаешь: если я убавлю свет, ничего не будет видно.

Через минуту она проговорила:

— Здешние овощи просто отвратительны. Не понимаю тебя. Ты рисуешь практически одну еду, но тебе все равно, что ты ешь.

— Что значит — все равно? Очень даже не все равно. Я не жалуюсь, если ты этого ожидаешь. Других овощей здесь нет — или тебе захотелось французских консервов? Зная тебя, сомневаюсь. Вообще удивительно, что им удается вырастить в песке хоть что-то.