Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That)

– Но я не разумный. Ты уволен, Накер.

Шеп похолодел. Он смотрел на экран невидящим взглядом.

– Сэр. Мистер Погачник, я понимаю ваше недовольство и обещаю впредь являться вовремя и работать столько дней в неделю, сколько позволят сложившиеся обстоятельства. С вашего разрешения, сейчас я хотел бы заняться своими прямыми обязанностями. Накопилось очень много жалоб на брак в работе. – Он замолчал, и Джексон, казалось, слышал, как он добавил про себя: «Некогда безупречной, а теперь некачественной». – Надо отреагировать. Как вы знаете, жизнь моей жены зависит от страховки, которую оплачивает эта компания. Посему я умоляю вас пересмотреть свое решение.

– Не повезло тебе, Накер. Я не жену твою нанимал, и я не держу хоспис. Если у тебя проблемы, обращайся в конгресс. А теперь собирай свои манатки и убирайся.

Погачник угрожал и раньше, но на этот раз все было по-другому. И не имеет значения, что босс и сам был человеком не вполне пунктуальным; игра закончена.

Осознав, что этот веснушчатый толстяк не собирается идти на уступки и такой опытный работник уже никому не нужен, Шеп неожиданно расправил плечи и расслабленно опустил руки. Всем своим внешним видом он давал понять, что совершенно спокоен, как давний приверженец йоги. Губы растянулись в загадочной улыбке. Он выглядел невозмутимым. Джексон все понял. Когда на протяжении долгого времени ты постоянно находишься в страхе, то, когда положение дел меняется и тебе уже нечего бояться, наступает облегчение. И ты принимаешь это. И радуешься даже плохому, поскольку нет ничего хуже постоянного страха. А то, что уже позади, больше не пугает.

Шеп встал из-за стола и прошелся по комнате в поисках картонной коробки, он на глазах превращался в того, прежнего Шепа, человека, которому Джексон, как ни стыдно признавать, старался подражать. Даже походка стала более уверенной, и он уже не напоминал пресмыкающегося перед начальством подхалима, каким был совсем недавно. «Хладнокровный Люк» вернулся. Только сейчас Джексон понял, как скучал по прежнему Шепу: сильному, самодостаточному, храброму. Человеку, на которого можно положиться в любой ситуации, который не забудет накормить вашу собаку или полить цветы, если вы уехали в отпуск, и всегда положит запасной ключ от дома на прежнее место. Всегда даст другу в долг, будь то пять баксов или пять тысяч. И никогда об этом не напомнит. Надежный, щедрый человек, относящийся к вымирающему роду в стране, где каждый стремится все получить бесплатно и не упускает случая этим воспользоваться. У него было весьма необычное хобби мастерить фонтаны, которое многие считали глупым и смешным, но Джексон прежде всего находил его опасным для Шепа Накера, поскольку они были для друга неиссякаемым источником чистоты и свежести, столь редко встречающихся в современном прагматичном мире. При всей своей доброте и работоспособности, он мечтал лишь об одном: быть свободным. Теперь хотел он или нет, но получил именно свободу, жаль только, что время было выбрано так чертовски неудачно.

Сердито сверкая глазами, Погачник, казалось, был не удовлетворен происходящим, несмотря на то что смог наконец выполнить свои угрозы: когда человек совершил то, чего долго желал, невольно испытывает сожаление, что теперь ему не о чем мечтать. Шеп тем временем обошел офис, обмениваясь веселыми шуточками с коллегами, пожимая руки, то и дело похлопывая кого-то по плечу. Несмотря на наряд бездомного бродяги, живущего на пляже, любой человек, переступивший порог офиса, сразу бы угадал в нем истинного начальника, по непонятной прихоти облаченного в гавайскую рубашку. Он таким и был. Этого Погачник и не мог стерпеть, в этом и была действительная причина увольнения. Каково бы ни было официальное положение дел, Шеп всегда был в этой конторе боссом, а Погачник был и останется простым работягой, хоть и смог, наконец, избавиться от Накера.

Благодаря запрету Погачника на «обладание личным имуществом», Шепу не пришлось складывать рамки с фотографиями и прочую мелочь, уход был довольно быстрым. Остановившись в дверях с перекинутой через руку дубленкой и парой коробок под мышкой, Шеп оглядел помещение. Веб-дизайнер не сдержался и выкрикнул:

– Эй, Накер, что-то забыл?

– Только тебя!

В офисе раздался дружный смех.

– Возьми меня с собой!

Джексону было приятно, что Шеп попрощался с ним лично; он не хотел оставаться для него всего лишь одним из коллег.

– Давай помогу, – сказал он и взял одну из коробок с бумагами.

– Спасибо, – ответил Шеп, и они вместе вышли из офиса. Молча они дошли до машины.

– Мне пришлось продать «гольф», на котором ездила Глинис, – медленно произнес Шеп, закрывая багажник. – Слава богу, она пока не заметила.

– Она все еще надеется опять сесть за руль?

– Видимо. Ох, понятия не имею, о чем она думает.

– Живет в своем мирке, – кивнул Джексон. – Мужественно все терпит.

– Да. Можно сказать и так. Знаешь, ты возвращайся. А то и тебя уволят. Он шанс не упустит.

– Пошел он. Не представляю, как я буду работать здесь без тебя.

– Ты еще сам себя удивишь. Не считай себя обязанным совершить ради меня какой-то поступок.

– Не волнуйся, если я и совершу поступок, то только ради себя.

Забавно, но его слова прозвучали невыразительно. И остроумие, и другие чувства молчали. Свет даже не блеснул. Но все сказанное было правдой, Джексон действительно не мог себе представить, как выдержит хоть день в офисе, по температуре напоминавшем южный курорт, без Шепа – для Джексона он стал местом передышки, в определенном смысле чем-то похожим на Пембу – тем единственным островком, куда он мог сбежать. Для него это стало целью, попаданием в яблочко на нарисованной им же самим мишени и не из-за отсутствия воображения или желания, а-ля Глинис, стойко переносить трудности. Это было не отрицание, а осознание: невозможно представить, что он еще раз войдет в эти двери и позволит вновь себя использовать, тупо и бессмысленно, став таким же, как большинство населения, находящегося под властью правительства, нет, потому что этого не будет. Этому никогда не бывать.

– Я подумал, – осторожно заметил Джексон, – что у меня сегодня отгул.

Шеп пожал плечами:

– Тогда, может, прогуляемся? Проспект-Парк, как в старые добрые времена. Раз уж с сегодняшнего дня у меня каждый день «отгул».

– Только если наденешь куртку. Даже смотреть на тебя холодно. – Шеп стал натягивать одежду. – И штаны тоже.

Шеп опустил голову, глянул на свои голые ноги и усмехнулся.

– Лучше не надо. Такой сумасшедший внешний вид соответствует моему настроению.

– Ты похож на психа.

– Так и я об этом.

Они пошли вниз по Седьмой авеню. И вновь в воображении мелькнул затуманенный образ далекой Пембы, словно сфокусированный в объективе камеры: Джексон внезапно отчетливо осознал, что это их последняя совместная прогулка. Сейчас они последний раз свернули на Девятую авеню.