Юнас Бенгтсон - Субмарина

Снова смотрю на часы. Скоро на улице наступит сухой закон. Два часа без героина. Такое может случиться, если я не потороплюсь. Мы не единственные продавцы, но в данный момент, без сомнения, лидируем.

Теперь оригами. Складываю один из бумажных квадратиков. Беру бритву. На ней я сделал отметку маркером. Поддеваю бритвой немного порошка и осторожно ссыпаю в бумажку. На глаз. Но никто не жалуется. Рынок продавца.

Я больше не взвешиваю каждую дозу. Слишком долго. На глаз.

Делаю последний сгиб. Теперь пачечка похожа на миниатюрный конверт, чуть больше ногтя большого пальца. Сделав двадцать конвертиков, я накрываю разделочную доску пленкой. Кладу конвертики в два ряда, сверху — снова пленка. Разрезаю канцелярским ножом. Концы пленки запаиваю зажигалкой.

Приступаю к изготовлению следующих двадцати штук.

— Мы не уходили с улицы, — говорит мне Хеннинг.

— Чтобы народ не подумал, что мы отправились по домам. Последнюю дозу продал полчаса назад. А Карстен, по-моему, еще раньше.

Это уже после того, как я припарковался. Забрал деньги, снабдил Джимми и Карстена новыми порциями, и они снова работают. Улыбаются. Смеются. Сегодня у всех хороший день.

— Можно еще разбодяжить, — говорит Хеннинг. — Некоторые уже несколько часов кряду ищут дозу. Поверь мне, они скажут спасибо.

— Пусть остается как есть. И пусть нас все любят.

Он кивает. Понимает. Риск, что тебя возьмут, намного меньше, если тебя любят на улице. Сидишь, потеешь. Полицейский забрал твои сигареты, твой товар. Ты сидишь в одной из таких клетушек для допроса, без окон. Может, одну дозу тебе и вернут. Может, забудут на столе, если ты вспомнишь какое-нибудь имя. А через какое-то время начнется ломка. Понос, сухость во рту. Имя. Как-как ты сказал? Имя твоего постоянного поставщика, того, кто продает хороший товар по хорошей цене. Или того ублюдка, что продал тебе мало, слишком мало за твои последние деньги. Надо, чтобы тебя любили.

Через пару часов машина пуста. Могу не спешить.

Мы сидим в ресторане одной из гостиниц на Ратушной площади. Пьем бельгийское пиво из высоких тонких стаканов. Джимми выглядит достаточно прилично, чтобы пойти в подобное место. Нам есть что праздновать. Мы оба хорошо сегодня заработали. Карманы моей куртки раздуваются от денег, я не рискнул оставить их в машине. Могу купить все. Все, кроме недвижимости. Я повторяю это про себя. Всё. Столько денег, что я чувствую, как они утяжеляют куртку. Полагаю, мы выбрали безопасное место. Не такое, где собираются наркодилеры. Место для людей с деньгами, с хорошей работой. Не такое, куда прилетают копы, чтобы залезть тебе в задницу.

Я показываю два пальца женщине за хромированной стойкой. Повторить. Она кивает и улыбается.

Джимми говорит:

— У меня плохие новости.

Глядя на него, допиваю пиво.

Глаза у него становятся серьезными, и он говорит приглушенным голосом:

— Я полицейский. Тайный агент. Тебе придется проследовать за мной в участок. Только спокойно.

Я смотрю на него. Во рту непроглоченное пиво. Между пальцами дымится сигарета.

— Да нет же, блин, расслабься. Шучу я.

Глотаю, делаю глубокий вдох.

— Ну прости, прости. Я просто пошутил. Ты весь так и побелел.

Дрожащей рукой подношу сигарету ко рту. Пытаюсь улыбнуться, пытаюсь засмеяться.

— Прости меня. Черт. Но насчет плохих новостей — правда.

Девушка приносит нам пиво. Сначала кладет подставочки, потом ставит стаканы. Ей лет двадцать, темные волосы собраны в хвост. Улыбается нам. Меняет пепельницу и уходит.

Джимми продолжает:

— Вчера я получил письмо. За мной остался должок — отсидеть еще четыре месяца. Я это знал. Но думал, что у меня есть еще год. Думал, раньше у них места не найдется.

— Вот говно!

— Да, хорошего мало.

— Когда отправляешься?

— Через четыре дня, в Ютландию. Не хотел тебе говорить, пока не закончили с делами.

— Вот говно!

— Ты справишься, держи только своих обезьянок на коротком поводке. А то ведь есть и другие…

— Ты после сегодняшнего при деньгах, отсидишь первым классом?

— Да, особых проблем быть не должно. — Ты справишься, я уверен.

Мы чокаемся. Негромко и нерадостно. Просто сидят двое в баре и чокаются.

— Я тут подумал. — Джимми почесывает голову. — Я подумал… Ну, это просто предложение, если не захочешь…

— Ну.

— Я подумал, что, когда выйду, нам надо поставить это дело по-новому.

— Ага. Бросим наркотики. Запишемся к сайентологам и пройдем двенадиатишаговую программу. Нарконон. Станем порядочными людьми.

Теперь очередь Джимми выглядеть удивленным.

— А ты что, не это имел в виду?

— Да нет же, черт. Нет. Я подумал, что нам надо по-другому поставить бизнес. У тебя же сын есть…

Не помню, чтобы я рассказывал ему о Мартине. Откуда он знает? Я что, упоминал о нем? Я еще не совсем расстался с мыслью о том, что он — полицейский агент. Хотя и понимаю, что это смешно. Я столько раз видел, как он нюхает. И хотя Джимми и нюхач, нет сомнений в том, что он конченый наркоман.

— Я подумал, вот выйду, и начнем работать по-новому. Будешь продавать только мне, больше никому. В день, может, пять-десять грамм. Цена, конечно, будет пониже. Сбываешь мне по хорошей цене, а я сбываю дальше.

— А как…

— Сам решишь, где будем встречаться. Можно где-нибудь подальше. Можно в Хеллеруп-Хаун или на Хусум-Торв, если захочешь. И никаких дел с барыгами иметь не будешь, ими я займусь. Можешь носа на улицу не казать.

— Так…

— За грамм у тебя будет получаться чуть меньше, но зато по большому счету никакого риска. А я могу держать пятерых гонцов, с пятью легко управлюсь, я уже этим занимался…

Прихлебывая пиво, размышляю над его словами. Произвожу в голове небольшие вычисления, похоже, все получится.

— И в тюрьме, думаю, найду пару человечков. Раз уж мне сидеть четыре месяца, успею их проверить. Узнать. Вот так. Но это не твоя проблема.

— Через четыре месяца?

— Через четыре месяца.

Мы пожимаем друг другу руки.

Я был ее хорошим мальчиком. Я понял это только после того, как Ник сказал.

Я был ее любимцем, хорошим мальчиком. Как-то раньше не задумывался. Почему она именно меня брала с собой к врачу? Почему она мое имя произносила первым, когда звала нас? И в те редкие моменты, когда она готовила, почему именно Ник должен был чистить картошку, а я — пробовать соус? Когда ей надо было идти за пособием, она брала с собой меня. На меня надевали чистую одежду. Мои волосы расчесывали.

Родительские собрания в школе. Там говорили о Нике. О том, как ведет себя Ник.

И тогда наступала его очередь. Сначала — в ванную. Подстричь ногти, почистить их щеткой. Одежда на постели. Чистая одежда. Вот он стоит в коридоре, а мать оценивающе его рассматривает. Поверни голову, покажи мне уши. Сначала левое, затем правое. Мама больше не похожа на маму. Мама похожа на чужую женщину. Такую, что никогда не ругается. Не ссыт в кровать, не рыгает. В новой невиданной одежде. Мама, на которую смотрят в автобусе, смотрят на улице. Мама выпила таблетки, только те, от которых становишься нормальной, сказала она и засмеялась, а нам смеяться было не обязательно.