Энтони Берджесс - Восточные постели

— Только не малайское пиво, — отказался Краббе. — Оно со мной больше не согласуется. Пожалуй, джин с тоником.

— Слышал? — сказал мужчина бою. — А мне пиво. Маленький «Полар».

— Но вы должны выпить пива, — укоризненно сказал мужчина. — Таково мое правило. Продаю пиво по всему Востоку. Уже тридцать лет. Три тыщи в месяц, служебный автомобиль, везде тепло встречают, куда б ни приехал. Должны меня знать. Все знают Томми Джонса. Может, от вас избавятся, а от старика Томми никогда не избавятся.

— Нет, — сказал Краббе.

Впрочем, вторая строфа больше обнадеживала:

— И так всю дорогу, — сказал мужчина. — Вчера вечером мне в Анджине давали обед. Тукай всегда изо всех сил стараются для старика Томми. Как будто я им услугу оказываю, продавая товар. А позавчера в Куала-Мусанге. А сегодня в Тикусе. А завтра вечером в Уларе. Куда направляетесь?

— Не отвечайте, если не хотите, — обиделся мужчина. — Я просто хотел поддержать разговор, немножечко скоротать время. — Он был тощий, длиннолицый, с большой головой и седыми усами, носил неплохое брюшко.

— Извините, — сказал Краббе. — Еду в Мавас. Потом в поместье Дарьян к ленчу. Прошу прощения. Понимаете, я просто читал. Жена моя написала. Довольно неожиданно здесь это увидеть.

— Ваша жена пишет в газетах? Ну-ну. Сам я никогда не любил мозговитых женщин. Никого не хочу обидеть. Дело вкуса.

— Эта мозговитая женщина меня не особо любила. Уехала домой, — объяснил Краббе.

Мужчина взял у Краббе газету, обращаясь с ней, точно с ковриком, пропитанным рвотой.

— Покупаете такую дребедень? У меня самого никогда нету особого времени почитать.

— Нет, — сказал Краббе. — Какой-то армейский майор поехал в Пеландок и оставил ее на скамейке. Я давно не видел газеты. Весьма прогрессивное обозрение.

— Да? — Мужчина подозрительно взглянул на Краббе. Потом небрежно посмотрел страницы. — Называется «Новый пресвитер», — заметил он. — А тут мелкими буквами сказано: «Бывший «Старый священник». Чертовски дурацкое для газеты название.

— Как бы кафедра проповедника, — пояснил Краббе. — Сообщает нам, чему верить. Есть даже как бы юмористическая колонка. Вон там, рядом со стихами моей жены. Называется «Милый, милый Остров».

— Не вижу тут юмора никакого.

Краббе хлебнул джина с тоником. Тоник, монопольно производимый одной сингапурской фирмой, имел странный затхлый привкус, волнующе напоминавший запах старого манчестерского Фри-Трейд-Холла. Краббе услышал тяжелую медь в конце увертюры к «Тангейзеру». Его первая жена в юбке и синем джемпере стояла рядом с ним, держа партитуру. Неужели они никогда его не оставят в покое? Даже на Малайских железных дорогах, грохочущих сквозь джунгли, тут как тут. Обе.

— Никакого юмора, — сказал мужчина. — Тип один премию получил за то, что прислал сообщенье про женщину, которая возлагала цветы на могилу своей собаки. Хорошее дело. Я сам обожаю собак. Вы уверены, что это юмор?

— Думаю, да, — подтвердил Краббе. — Только совсем отвыкаешь от той жизни.

— Вот именно. — Мужчина энергично, с готовностью отложил периодическое издание. Авиабумага громыхала, как лист железа. — От жизни отвыкаешь, и делаешь чертовски хорошее дело. А там все с ума посходили. Точно. Выкладывают по четыре боба [22] Боб — шиллинг (разг.). за пачку сигарет. И два боба за джин. С трудом верится, да? А ведь это правда. У меня там сестра. Пишет время от времени. Вряд ли поверите, что за дела творятся в Англии. Я там тридцать лет не был. И провалиться мне, если вернусь. Но, — сказал он с триумфом, — вам-то придется, правда? Многих отсюда выкидывают. Только не старика Томми. Пиво — слишком важная вещь.

— Сближает расы, — подтвердил Краббе.

— А? Что? — Мужчина слушал, прищурившись, как бы не веря своим ушам. — Повторите-ка. Умно, богом клянусь. Чертовски хорошо для рекламы. Я это запишу. — И безуспешно поискал блокнот. — Ну, ладно, запомню. — И более благосклонно взглянул на Краббе. — Этим вы занимаетесь, да? Слоганами и тому подобное? Министерство информации и так далее?

— Образования, — поправил Краббе.

— Вы никогда не дадите им образования, — безапелляционно объявил мужчина, усмехаясь, глядя в пространство, удобно откинувшись. — Надо вам нефтью заняться. Там денег навалом. Хорошее дело для всех для вас, кто уезжает. Никому никакой пользы не принесли.

— Знаете, — сказал Краббе, — я вряд ли уеду. Забавно, только что вспомнил. Был один цейлонец, в Куала-Ханту, так вот он сказал, что я никогда не уеду. Сказал, кончу жизнь в омуте. Забавно. Я просто не вижу себя, садящимся на пароход. Или в самолет. Просто не вижу никакого будущего в другом месте.

— Отправитесь домой, — твердил мужчина, — бросив своих черных ублюдков, как все остальные. Дети кругом без отцов, криком кричат, просят есть.

— Вам бы надо писать для «Нового пресвитера».

— Женщины, — молвил мужчина. — Я свое взял. — И цыкнул зубом. — Но всегда был предусмотрительным. Один парнишка в бесплатной школе, в Кенчинге. С трудом верится, да?

— Нет.

— А ведь это правда. — И сонно продолжал: — Меня всегда кто-нибудь ждет. Вчера в Анджине. Сегодня в Тику се. Всегда кто-нибудь ждет старика Томми. Надеюсь, вас тоже. Знал я когда-то нескольких гадов, школьных учителей. Думают, масло у них во рту не растает. Но, куда б вы ни поехали, везде женщина, а? Правда? — Показал черные зубы, хлопнул Краббе по правому колену. — Старого черта ждет женщина.

— Возможно.

— Женщина в конце пути. Всегда женщина. Еще выпьем.

Поезд остановился в деревушке под названием Беранг-беранг. Прошел сикх, размахивая фонарем; редкие фонари освещали неизбежный пальмовый задник, босые ноги шлепали по платформе. Малайское семейство, нагруженное продуктами в картонных коробках, желторотый частный англичанин в тропическом зеленом, веселый юный китаец в грязных белых одеждах христианского священника — все сели.

— Следующая остановка моя, — сообщил торговец пивом. — Будут на станции ждать с медным оркестром. Давно не видали старика Томми. На угощение не поскупятся. Эй, — вдруг сказал он, тыча пальцем в Краббе. — Эй, вы. Не знаю, как вас звать.