Дарен Кинг - Boxy An Star

Дяденька, который меня разбудил, говорит:

— Э...

Я смотрю на него. Это, наверное, и есть человек, которого я ждал.

Дяденька говорит:

— Простите, вы... э...

Я киваю. Это он, человек, с которым я должен встретиться. У нас бизнес-встреча. И он бизнесмен. Сразу видно, что он бизнесмен. На нем сияющие ботинки. Широкий галстук. Коричневый костюм в тонкую белую полоску: пиджак и брюки. И еще он улыбается. И еще у него усы. Я тоже когда-то пытался отрастить усы. Но у этого дяденьки они аккуратные, чуть рыжеватые. А у меня были дурацкие. Совершенно дурацкие. Я сразу их сбрил и больше уже не носил никаких усов. Для меня это все в новинку, мне предстоит еще много чего узнать, в смысле, как делать бизнес, и этот дяденька, ну, бизнесмен, он и будет меня учить. Он настоящий бизнесмен, солидный дяденька средних лет, и у него дома сломалась стиральная машина, и он не может ее починить, потому что он не умеет ничего чинить, и ему нужен кто-то, кто это умеет, ему и его жене. Собственно, так всегда и бывает. Если ты не умеешь чего-то делать, надо найти человека, который умеет.

— Вы — тот самый парень...

Я киваю.

— Ну здравствуй. — Он сразу же переходит на «ты», жмет мне руку и называет себя: — Ральф Эггертон.

— Ствол.

— Ствол. А дальше?

— Что дальше?

— Э... — Ральф Эггертон говорит: — Как тебя по фамилии?

— А, — говорю. — Стволер.

— Стволер.

— Ага.

— Ствол Стволер.

— Нет, — говорю. — Томас Стволер. Том Стволер. Хотя Ствол Стволер звучит прикольно. Мне нравится.

Дяденька, который Ральф Эггертон, хлопает ладонью о ладонь и говорит:

— Ну ладно, Том...

— Ствол.

— Прошу прощения?

— Называйте меня просто Ствол. Меня все так называют.

— А, ну хорошо. Ствол. — Ральф Эггертон берет свой портфель, который он поставил на землю, когда жал мне руку. — Так что, Ствол, ты готов совершить со мной маленькое путешествие по железной дороге?

— Куда? — говорю. — В офис?

— Э... Нет. Не совсем.

— А куда?

— В Реддинг.

— Реддинг, — говорю. — Это какое-то место?

— Это такой небольшой городок. — Ральф Эггертон говорит: — У меня там номер в гостинице.

— А, ну, тогда хорошо.

— Да, замечательно. — Ральф Эггертон переминается с ноги на ногу. — Сейчас сядем в поезд, и...

— Будем делать бизнес.

Ральф Эггертон улыбается и говорит:

— Вот именно.

— Хорошо. — Я иду следом за Ральфом Эггертоном. — Только вы меня научите. Я никогда раньше ничего такого не делал.

— Да неужели? — Ральф Эггертон спускается по ступенькам к входу на станцию подземки. Ну, где подземные поезда. — Неужели?

Я сижу на сиденье в поезде, который подземный. Сиденье ужасно воняет, как будто там сидел парень в вонючих носках, и клал ноги в вонючих носках на сиденье, и еще там как будто стошнило младенца, и описалась какая-нибудь бабулька. И туда явно клали жирный гамбургер, и кто-то пролил туда пиво, и еще кто-то выплюнул на сиденье жвачку, и она прилипла теперь к моим брюкам, которые синие. Ральф Эггертон подстелил себе на сиденье газету и сидит на газете, потому что не хочет пачкать свой элегантный коричневый костюм. Ну, который в белую полоску. Который жена выгладила ему утром.

— Э... Ствол. Давай проведем небольшую проверку. — Ральф Эггертон щелкает пальцами, которые короткие и толстые. Как раз такие, каким и положено быть пальцам солидного дяденьки-бизнесмена в возрасте средних лет. — Представь себе веточку. Крупным планом. По веточке ползут две гусеницы.

Я делаю умное лицо. Какой смешной дяденька. При чем тут какие-то гусеницы...

— А вверху пролетает бабочка.

Я поднимаю глаза. Никакой бабочки там нет. Есть только лампочка на потолке, которая пластиковая и мигает, ну, как будто она неисправна. Никакой бабочки нет. Наверное, дяденька просто рассказывает историю. Про двух гусениц и бабочку.

— Бабочка. Пролетает вверху. — Ральф Эггертон потирает руку. Он рассказывает мне историю. Теперь я понял. — Одна гусеница поворачивается к другой и говорит: «Я бы в жизни не села в такую штуковину».

И все. Это конец истории. Какая-то очень короткая история, правда? Я думал, там будет что-то еще. Ну, какое-нибудь продолжение. Но это все. Ничего больше не будет. Ральф смотрит на меня с довольным видом, как будто он только что рассказал мне историю, но это только кусочек истории, самое начало. Потому что иначе она получается незаконченной.

— Ну как? — Ральф Эггертон говорит: — Как тебе?

— Ну, — я пожимаю плечами, — какая-то очень короткая история.

Ральф качает головой. Его аккуратные рыжеватые усы качаются вместе с головой.

— А конкретнее?

— Это самая короткая история о природе из всех, какие я знаю.

— Это не история. — Ральф говорит. — Это такой анекдот.

— Анекдот?

— Да, анекдот. Короткий рассказ о каком-либо вымышленном событии или забавном случае с неожиданным остроумным концом. — Ральф Эггертон кладет руки на свой портфель, который лежит у него на коленях. — Идеальное средство, чтобы, скажем, закончить послеобеденную речь. Как я уже говорил, анекдот должен быть коротким и остроумным. И непременно простым. То есть легким. Ненарочитым. Анекдот следует рассказывать четко и с чувством и в конце делать паузу для усиления воздействия на аудиторию. — Ральф Эггертон смотрит на меня, понял я или нет, и поясняет: — И то обстоятельство, что тебе было... э... не смешно, говорит только о том, что я не сумел рассказать анекдот так, как надо. Если шутка не доходит до человека...

— Но это была никакая не шутка.

— Нет, Ствол. Это как раз была шутка.

— Но в ней же не было ничего смешного.

— Почему не было?

— Потому что смешное бывает в конце, а это история ничем не закончилась.

— Как же ничем не закончилась? — Ральф Эггертон говорит: — «Я бы в жизни не села в такую штуковину». Говорит одна гусеница другой. Глядя на бабочку. Пролетающую вверху. Ты представь ситуацию. Две гусеницы ползут по ветке...

— Но это же полный бред, совершенно бессмысленный, — говорю. — Гусеница говорит, что она бы не стала садиться в бабочку. И какой в этом смысл? В любой шутке должен быть смысл, иначе она получается не смешная. Никто не будет смеяться над шуткой, которая вообще ничего не значит.

Ральф Эггертон качает головой и говорит:

— Ты просто не понимаешь. Гусеница принимает бабочку за такую же гусеницу, которая летит на каком-то летательном аппарате. Она не знает, что это бабочка. И вот это как раз и смешно. Плюс к тому здесь высмеивается фундаментальное недоверие среднего обывателя к научно-техническому прогрессу. Теперь понятно?

— Нет, — говорю. — Не понятно. И совсем не смешно.

Ральф Эггертон закрывает глаза. Как двери поезда, которые тоже закрыты. Ральф смотрит в потолок, но не видит его, потому что он смотрит с закрытыми глазами. Ральф Эггертон вспоминает другой анекдот. Он говорит: