Дарен Кинг - Boxy An Star

Я качаю головой.

Ральф берет меню, смотрит в него и говорит:

— Вот. Тебе точно понравится. Pennette tricolori con pepperoni e pomodori secchi. Ты любишь перец?

Я киваю.

— Вот и славно. — Ральф смотрит на официанта. Отдает ему меню и говорит: — Spaghetti con le punte di asparagi и pennette tricolori con pepperoni e pomodori secchi. И ваш самый лучший фирменный десерт. Две ложки. Спасибо.

— Хорошо, сэр.

Ральф Эггертон смотрит на меня и улыбается. Его усы как будто подрагивают в мерцающем свете свечей. Он мнет в пальцах салфетку, которая красная. Потом кладет салфетку на стол. Стол накрыт клетчатой скатертью в красно-белую клетку. Ральф улыбается и говорит:

— Ну ладно, вернемся к нашим баранам.

— К каким баранам?

— К нашему прерванному разговору. — Ральф говорит: — Вести разговор — это большое искусство. Расскажи мне о себе. О своей личной жизни.

— О чем?

— Ствол, у тебя сейчас кто-нибудь есть? С кем ты встречаешься... э... и вообще?

— Да, — говорю. — У меня есть девушка.

— И как ее зовут?

— Звездочка, — говорю. — Но сейчас мы с ней не видимся.

— Решили устроить себе перерыв?

— Ну, типа того.

— Порезвиться на травке?

— Мы не резвимся на травке. Ее вообще не выпускают из дома. Мама ей не разрешает никуда выходить.

— Все ясно. — Ральф говорит: — Отношения между мужчиной и женщиной — они всегда непростые. Всегда подавляют и обременяют. А, вот и вино.

Официант приносит вино. Держит бутылку, обернув ее полотенцем. Ну, как будто бутылка грязная или противная, хотя она вовсе не грязная. И не противная. Это очень хорошая бутылка. Просто шикарная. Официант разливает вино по бокалам. Один — для Ральфа, второй — для меня. По вкусу — как черная виноградная шипучка, только без газа.

Ральф говорит:

— А вы с этой девушкой... с твоей подругой...

— Со Звездочкой.

— Да. — Ральф говорит: — Вы со Звездочкой. Вы с ней...

— Что?

— Вы с ней...

— Что?

— Вы с ней ходите по ресторанам?

Я качаю головой.

— У нас с ней не так много денег.

— Жаль. Очень жаль. — Ральф поднимает глаза к потолку. Под потолком крутится вентилятор. — Ничто так не сближает, как интимная трапеза при свечах. Сколько сердец соединилось над ресторанными столиками.

Я пожимаю плечами.

— Я бы сказал, что немало.

— Ну, — говорю, — это все для богатых.

— У вас тоже должны быть свои рестораны, которые недорогие.

— Ничего у нас нет.

Ральф задумчиво чешет подбородок.

— Тогда как же вы сходитесь? Э... в смысле, общаетесь?

— Ну...

— Любовь расцветает в подходящей для этого обстановке. А если такой обстановки нет... как же тогда?

— Я не очень в этом понимаю. — Я пытаюсь ему объяснить: — Я просто люблю ее, и все такое. Очень люблю. Но когда я не ем таблетки...

— Таблетки?

— Да, — говорю. — Ну, знаете. Ешки и стразы.

Ральф понимающе кивает и говорит:

— Понятно. Продолжай.

— Когда я не ем таблетки, я вообще ничего не могу. Ну, в смысле любви.

— У тебя сложности?

— Да.

— Тебе трудно выразить...

— Да.

— Трудно сказать ей...

— Ага.

— Что ты ее любишь.

— Нет. — Я подбираю слова. Думаю, как лучше сказать. Этот дяденька — он все понимает. С ним можно говорить обо всем. — Я ей всегда говорю. Ну, что люблю. Это как раз очень просто. Сказать можно все, что угодно. Говорить — это совсем не сложно. Сложно другое. Понимаете, я не могу... как бы это сказать. Ей вечно хочется всяких глупостей. А мне совершенно не хочется никаких глупостей. Мне хочется глупостей, только когда я наемся таблеток или когда Звездочка на меня сердится и не хочет, чтобы я к ней приставал. У нас так всегда: мне хочется, только когда ей не хочется.

— Да, понимаю. — Ральф Эггертон кладет руки на стол, на клетчатую скатерть, которая белая в красную полоску. — Тут мы имеем классический случай репрессии.

— Что? — говорю.

— Это когда человек подавляет свои сексуальные желания. Из страха показаться смешным. И позволяет страстям прорываться наружу только в моменты, когда партнер...

Я киваю. Хотя ничегошеньки не понимаю.

—...не позволяет достигнуть взаимного возбуждения.

— Ну ладно. — Мне как-то не по себе. Такие разговоры меня смущают. Это не тот разговор, чтобы его разговаривать с человеком, с которым мы собираемся делать бизнес. И я спешу сменить тему: — А когда мы займемся делом?

— Ого. — Ральф говорит: — Ты, я смотрю, юноша нетерпеливый и рьяный. А Коробок, когда тебя рекомендовал, говорил совершенно другое. Впрочем, это понятно, что ты волнуешься. Все-таки твой первый выход... вторжение в новую область деятельности, так сказать...

— Да, мне не терпится приступить к делу.

— Я уже вижу.

— Ага, — говорю. — Мне предстоит еще многому научиться.

— Замечательно. — Ральф говорит: — Тогда не будем откладывать. Официант...

— А как же ужин?

— Да черт с ним, с ужином. Официант...

Я сижу в кресле, которое очень удобное. Чувствую себя как дома. Сижу, положив ноги на низкий столик. Ботинки я снял, а носки оставил. На столике стоит чашка с кофе. И ваза с фруктами. И еще — лампа горчичного цвета. И еще — журналы. Столик так и называется: журнальный. То есть он для журналов. Беру один из журналов, которые на столике. Листаю. Журнал называется «Текстура древесины сегодня».

— Что-то плечи болят. — Ральф массирует плечи, которые болят. Он в рубашке и галстуке. А потом он снимает галстук и говорит: — Приму, пожалуй, горячий душ. Может, поможет. — Ральф Эггертон идет в ванную. Дверь в ванную — коричневая, точно такого же цвета, как и брюки у Ральфа. Из ванны доносится шум воды. Воды, льющейся из душа.

— А у меня ничего не болит, — говорю.

Ральф выходит из ванной. Он теперь без рубашки, он ее снял. Волосы у него на груди — рыжевато-коричневые, как у пряничного человечка, который снял свою пряничную рубашку.

— Хорошо принять душ, замечательно освежает. Смыть с себя грязь и пот. А потом растереться жестким полотенцем. — Ральф задергивает занавески, прячась от ночи, которая темная и синяя. Занавески — желтые, цвета меда, и все разрисованы завитками, как будто кто-то мешает мед ложкой.

— Я вообще-то почти не потею, — говорю я.

Ральф не слышит. Он опять ушел в ванную. Он уже не в коричневых брюках. Ну, которые от костюма. Он их снял. Теперь он только в носках и трусах. Он выходит из ванной, ну, то есть не то чтобы выходит совсем — останавливается в дверях. Стоит, улыбается мне. А потом говорит:

— Зря ты не хочешь помыться.

— Я, наверное, пойду. — Я встаю с кресла.

— Ствол, пожалуйста, не уходи. — Ральф стоит в дверях ванной и говорит: — Угостить тебя хересом?

— Лучше соком. Апельсиновым, с газировкой. — Я сажусь обратно в кресло.

— Значит, останешься?

— Если мы сразу займемся делами, — говорю. — Я хочу делать бизнес.