Макс Гурин - Я-1

Справедливости ради надо заметить, что у Никиты действительно появилось несколько неглубоких порезов, но только… с другой стороны руки.

Буквально в этом году я узнал, что, собственно, послужило причиной его эмоциональной вспышки. Оказывается, когда мы с Катей уединились на кухне, Никита уединился в соседней комнате с А. Там пьяная Ав общих чертах пожаловалась ему на жизнь. Никита, считая себя (не понимаю до сих пор в связи с чем) героем-любовником, решил её как следует успокоить и для начала попытался её облапать. Тут моя решительная Аи сунула ему кулаком в табло и сказала, что на его похороны никто не придёт. Может это в деталях было и не совсем так, но фраза «на твои похороны никто не придёт», равно как и взаимный мордобой, имели место в действительности. И это так расстроило незадачливого героя-любовника, что он решил немедленно свести счёты с жизнью. (Опять же не понимаю, что ему помешало. Впрочем, слава богу, конечно.)

В конце вечера та же Аутешала по-прежнему рыдающую Катю и приговаривала: «Всё хуйня! Мы — мускулистые суки! Нам всё по барабану!»

Такова была моя первая встреча с А. И такова была тогда она сама.

После этого вечера у нас с Катей начался двухнедельный роман, как я теперь понимаю, исключительно платонического характера. Очень скоро мы друг другу надоели и на месяц перестали общаться, а потом когда Слава Гаврилов на некоторое время стал её бойфрендом, мы помирились и стали просто друзьями, но зато не разлей вода.

В шестом классе школы мы с моим одноклассником Алёшей Сапожниковым увлекались двумя вещами. Во-первых, мы запускали ракеты, используя серу от спичек, каковая, как известно, вовсе не сера в смысле неорганической химии; три-четыре вида нитроцеллюзных клеёв, самым лучшим из которых был «AGO» (по-моему, это был литовский клей, изготовляемый на предприятии «Литбытхим» (Литовская бытовая химия — прямо-таки «мордовский шалаш»), на базе отдыха которого мы впоследствии отдыхали с мамой в 1987-м году), и жестяные баночки из под валидола. Когда не находился «Валидол» (а если находился, то всё его целебное содержимое немедленно безо всякого зазрения совести высыпалось в мусорное ведро), мы использовали тюбики из под зубной пасты. Но это только то, что касается двигателя. Немало мы заботились и о корпусах своих ракет. В какой-то очередной библии юных техников мы с Сапожниковым вычитали точные параметры идеального соотношения диаметра и длины — прямо, блядь, не побоюсь этого словосочетания, «золотое сечение». И дело пошло.

И были мы с Алёшей Сапожниковым друзья-конкуренты. Наш концерн назывался «Sky rockets and planes company». Было в этой компании два отделения: соответственно, имени Сапожникова и имени меня.

Были у нас и соперники (не сказал бы, чтоб прям друзья) в лице Антона Мартынова по кличке Зубыч (у мальчика действительно были очень странные зубы, по поводу чего мы, малолетние свиньи, не стесняясь злословили) и Егора Недбайло. Но их концерн у нашего, прямо скажем, хуй сосал. Мне принадлежал рекорд дальности полёта и некоторое время рекорд высоты (помнится, ракета моя называлась «Саламандра»), перебитый опять же Сапожниковым (как называлась его ракета не помню — кажется, он использовал какую-то буковку с циферкой), а Мартынову и Недбайло ничего такого не принадлежало.

Надо сказать, что мы очень круто развернулись, благодаря тому, что оба не были обделены мозгами и всё время норовили друг друга обогнать. У нас были и двух- и трёхступенчатые ракеты, и ракеты с системой спасения (своего рода спускаемые аппараты, что позволяло запускать в «космос» как тараканов, так и лягушек, которых мы потом благополучно возвращали в лоно их нехитрых семей), а Сапожников и вовсе однажды сделал модель спэйс-шаттла, которая действительно неплохо летала. Короче, мы хорошо жили. Но это только во-первых.

Во-вторых, мы тоже жили неплохо, но я о другом «вторых» хотел бы сказать.

Помимо ракет нас сказочно веселила ещё одна херь. Мы, опять же с Сапожниковым, самозабвенно рисовали научно- (а, впрочем, и псевдонаучно-) фантастические комиксы собственного, разумеется, сочинения. На большой перемене между вторым и третьим уроками, ровно в 10.10 мы начинали просмотр того, что каждый из нас накалякал накануне вечером.

Честно признаться, в отличие от Сапожникова, я никогда не умел рисовать, но мои комиксы всё же имели хождение по рукам одноклассников наравне с его. Видимо, благодаря масштабу художественного замысла. Больше там, на мой взгляд, было решительно не за что зацепиться. Так вот мы и счастливо протрубили всю первую четверть шестого класса, то бишь осень 1985-го года.

На ноябрьские праздники я уходил в несколько расстроенных чувствах, ибо впервые в жизни нахватал «трояков». Как я теперь понимаю, только потому, что педагоги все были мудила на мудиле, но тогда я этого не понимал, традиционно валя всё на себя, и невероятно печалился. Родственники мои тоже в тот период, откровенно говоря, не находились на пике своих интеллектуальных, да и духовных, возможностей и поносили меня на чём стоит свет.

На самом деле, тройки-то было всего лишь две: по алгебре и геометрии, но мой пресловутый дядя Игоряша, узнав об этом, картинно пришёл в ужас и уже прочил мне карьеру дворника, а то и вовсе уборщицы, намекая, таким образом, на то, что это, мол, пик моих возможностей. Потолок, извините. Я пытался ему возражать. Говорил, что мне эта математика на хуй не упёрлась, (в чём, кстати, был не прав, ибо математика упёрлась на хуй абсолютно всем и в особенности тем, у кого его нет. Говорю ж, педагоги мои все мудилы были!), ибо я вообще буду писателем. Но Игоряша сказал, что тогда мне придётся писать романы о жизни уборщиц, поскольку это станет единственной сферой, в которой я буду хорошо разбираться. В результате, как известно, правы оказались мы оба, и я до сих пор не могу взять в толк, что такого плохого в литературе о жизни всяко разных уборщиц. Тем паче, что все великие романы и повести написаны исключительно об этом.

Однако, я хотел бы вернуться к теме комиксов, опосредовавшись (извините, за выражение, блядь!) через другого своего дядю, какового по сию пору зовут Серёжей.

Прямо скажем, он не был мне дядей по крови, да и сейчас не является им. Будущим летом исполнится 25 лет с тех пор, как он женился на моей тёте и именно в силу этого обстоятельства, опосредовавшись (опять же извините) через неё, стал моим дядей.

Долгое время он был моим другом. Рассказывал мне о чудесах света, о древних индейцах и гипотетических их контактах с инопланетянами, об Атлантиде, о Христе (+ — в стиле популярного тогда журнала «Наука и религия») и о многом-многом другом.