Макс Гурин - Я-1

Минус же дал себя знать уже через три дня после вступления в силу нового режима. Ильюша Кукулин договорился с какой-то «серьёзной» дамой, собирающей какую-то «серьёзную» антологию современной русской литературы, что она посмотрит и мои тексты, ибо я, мол, хороший гусь, и у меня были тогда хорошие же перспективы попадания в данную антологию. Но было одно «но». Для того, чтобы передать ей тексты, мне надо было как минимум съездить домой, чтобы сделать подборку, распечатать и отдать этой даме. Домой же меня не отпускали категорически.

И с одной стороны, мне это было по хУю, поскольку на то она и «депрессия». С другой же, я предполагал, что она может когда-нибудь пройти, и тогда не очень понятно, что я буду делать по жизни, если проебу все завязки.

И вообще, к этому моменту я понял, что уж психически-то я точно здоров. Это скорее нездоровы все остальные, и это действительно очень даже вероятно, поскольку всеобщая, тотальная несамостоятельность мышления не является признаком душевного здоровья.

Короче, я решил оттуда съебаться, написав «отказ от лечения», на что юридически имел право. И я пошёл к заведующему, и я позвонил Ване Марковскому, и он уже согласился поехать ко мне домой, с боем взять моё зимнее пальто и привезти его мне, потому что верхнюю одежду мать забрала ещё в тот день, когда меня «положили».

Но… Владимир Борисович, так звали заведующего, уговорил меня остаться. Как ему это удалось, я не помню. На то он и психиатр. По-моему, в основном, он упирал на то, что у меня воспаление лёгких, которого на самом деле у меня не было. И Владимир Борисович пошёл со мной в процедурный кабинет и распорядился, чтобы мне вкололи в жопку двойную дозу «релашки». Мне вкололи.

Я встал с кушетки, сказал всем «спасибо» и пошёл в сортир, где выкурил пять сигарет подряд, с трудом преодолевая желание разбить кулаком оконное стекло. Просто так, из принципа. Потом я неожиданно вспомнил, что не позвонил Ване и не отменил нашу с ним (спасибо ему огромное за поддержку!) смелую операцию. И я пошёл, и я позвонил, и я сказал: «Отбой». Потом я сказал «отбой» сам себе. И пошёл спать. И проебал всё то, что мне суждено было тогда проебать.

Через год, в течение которого я успел снова сесть на героин и слезть с него уже безо всяких больниц и лекарств, у меня опять началось кровохаркание. Но на сей раз я залил кровью раковину в сортире студии при Консерватории, где тогда ночевал и дневал.

Я пошёл в тубдиспАнсер, сдал все анализы, и мне сказали, что я здоров, но у меня слабые сосуды. Довольно красивая девочка лет сорока что-то пыталась мне объяснять про то, что, мол, чем ближе к фильтру уголёк, тем выше температура вдыхаемого мною табачного дыма. А, мол, без фильтра мне вообще пиздец, поскольку там температура, понятное дело, ещё выше.

Она не знала, что я только в ноябре соскочил с иглы, и отчего это у меня такие слабые сосуды, но зато это понял я. Как и в прошлый раз, кровь шла в течение всего одного вечера и, как и в прошлый раз, это случилось через два месяца после последней инъекции.

С тех пор прошло более двух с половиной лет (на 2002 год). Ничего такого я за собой больше не наблюдал.

Я засобирался в Нижний Тагил за длинным рублём, потому что взял академический отпуск на филфаке, а был женат, и валять хуй просто так было непозволительно.

Поработав с недельку продавцом книг и с недельку где-то не помню где, я решил напрячься на месяцок, заработать сразу много, а потом всецело посвятить себя музыке.

Сразу подвернулся подходящий случай. Точнее сказать, мне подвернул его Слава Гаврилов. Собрались большой компанией ехать в Нижний Тагил, ремонтировать узкоколейку в окрестностях станции «Ясашная». Специальность так и называлась — монтёр пути.

Денег тогда я так и не заработал. Зато заработал комплекс неполноценности по части своей выносливости и элементарных мужских умений. Говорю «зато», потому что лет через пять комплекс удалось преодолеть путём непосредственного овладения искомыми навыками.

Почти накануне отъезда и совершенно неожиданно для себя я оказался на том самом пятачке между тогдашней улицей Алексея Толстого и Малой Бронной, где впоследствии установили памятник Блоку, а совсем недавно и Шолом-Алейхему. Не помню, есть ли там телефон-автомат сейчас, но тогда он определённо там был. И я позвонил Алёше Сапожникову, которого не видел несколько лет. Он сказал, заходи, мол, в гости, и я зашёл.

Мы стали пить чай, а потом кто-то из нас спросил другого, помнит ли тот следующую историю. Как же не помнить!

История была такова…

В седьмом классе школы мы мало того, что запускали самодельные ракеты, так ещё и почти ежедневно предавались самозабвенным исследованиям окрестных подвалов и крыш. У каждого из нас всегда лежали в портфеле фонарик, быстрогорелка, спички, а у Сапожникова был даже самодельный пистолет, представляющий из себя ту же ракетницу. Сомневаюсь, конечно, что из неё можно было кого-нибудь убить или хотя бы удовлетворительно ранить, но чтоб пугать крыс — это было самое оно.

Подвалы советских домов, как правило, представляли собой бомбоубежища. В одном из них мы однажды обнаружили ватерклозет во вполне рабочем состоянии, что, помнится, оказалось очень кстати.

В другом же — мы, к большому своему удивлению, познакомились с гигантскими тараканами, каждый из которых был не менее пяти-семи сантиметров в длину. Может, это были скарабеи? Кто знает. Во всяком случае, их были там сотни и тысячи, а посреди одной из комнат и вовсе копошилась бесформенная куча, состоящая целиком из этих, в сущности, тоже ползучих гадов. Но, пожалуй, самый забавный эпизод произошёл с нами в подвале одного из домов на бывшей улице Остужева, то бишь в нынешнем Большом Козихинском переулке.

Прямо скажу, в душе я всегда был террористом и диверсантом. Чем вызваны мои спонтанные порывы к бессмысленной и тотальной деструкции я и поныне не знаю, но они возникают у меня и сейчас. Т. н., за месяц до 11 сентября я на полном серьёзе вынашивал планы следующей акции. В ней должны были принимать участие шесть человек в масках и ещё для этого были нужны две легковых машины, бензин и баллончики с краской. Водители в течение всего мероприятия должны были оставаться в авто, остальные четверо — непосредственно действовать. Сам экшэн мне рисовался так:

В один из подуличных, прилегающих к метро переходов (почему-то чаще всего в моём воображении это происходило на «Академической») врываются с двух сторон четыре человека в масках. Сначала появляются первые два. Они подбегают к ларьку или даже лучше (удобнее) к лотку с книгами. К лотку с так называемыми книгами в лице всевозможных Марининых, Акуниных, многочисленных кинороманов и мудацких туалетных якобы остроумных детективчиков Платовой, Донцовой и им подобных. (В принципе, и Пелевина туда же, умника, блядь!)