Алексей Синиярв - Бляж

— Ну, у меня скрипит, — неодобрительно опробовал панцирную сетку Лёлик. — Не лежбище, а скрипун-скрипунам.

— Спал бы да спал в скверике у вокзала на мягонькой скамеечке. Кто тебе не велел?

— Баночку я забил, — оповестил всех Минька, втискивая табуретку впритык к задней спинке кровати.

— Едят тя мухи, — пожелал ему Лёлик. — Аршин мал алан.

— Радуйтесь, радуйтесь, — сказал я. — Больно шибко радуетесь.

— Какие, милай, радости? Лично у меня на сердце ни безмятежности, ни покою, — удовлетворенно сказал Маныч, сложив ноги на перилах кровати. — Нету ее, светлой радости. Нетути. Недоделка там, бамбук и стоялые камыши.

— Развел оазисы, — буркнул Минька.

— Какого-такого, свет наш ясный?

— Если настроиться на задумчивый лад, — продолжил Маныч, — что сейчас для нас всех важнее и нужнее? Что нам нужно первым делом, касатики?

— Предохраняться?

— У кого чего болит, — выразил соболезнование Маныч. — Кушать нам нужно. Вкусно и полезно. И питательно. И всего-то навсего.

— Питательно — это хорошо.

— А вкусно — еще лучше.

— Так давайте, голуби, — зевнул Маныч. — Ох, что-то не высыпаюсь я с этими поездами. Давайте. Летите. Первым делом самолеты. А эти, в шортиках, никуда не денутся. В горы не убегут.

— Я убегу, пожалуй, — пригрозил Минька. — Я так убегу!

— По одной переловим, — успокоил его Лелик.

— Нет-нет, чуваки, дядя мысль глаголет. Пищеблок игнорировать — животом выйдет.

— Штыки примкнуть! даешь!

— Трёпла, — осудил Маныч. — Будете, умники, ушами хлопать, через недельку чижиками зачирикаете на этих пшёнках. Самих поймают. Сачком для кузнечиков.

— Мне, глубоко признавшись, с одного раза упёрлось. Я этими перловками на гарнизонном камбузе на всю оставшуюся жизнь. Во! Кырини, как эстонец Эндель говорил.

— Артуха, кстати, обратил внимание? на раздаче самый твой размер. Саския на коленях. Тебе и половник в руки, тэк скать.

— Маныч, ты парень видный, в меру упитанный…

— За меня, отрок, не боись. Я об обчестве пекусь. Не стану же, как какой-то, на чистом сливочном трескать, глядя, как вы куски по карманам тырите.

— Я и говорю: на тебя вся надёжа. Ты же спец по пищеторгам.

— А мы с флангов поддержим. Артиллерийским.

— Пойду, пожалуй, орошу, — заявил Минька, повесив на шею то, что было когда-то полотенцем.

— Тоже, да? — с тайной надеждой спросил его Лёлик.

Вино местной укупорки, что выбраживается за каждым забором, — подозрительно мутное, цвета использованной марганцовки, на вкус тоже далеко не Абрау Дюрсо — виноград не виноград, свекла какая-то. А самое главное: КПД, как у паровоза — не дождешься упора и после третьего стакана. Трехлитровочку мы в четыре макара ополубили, но пока что результатов — только в клозет бегать.

— После обеда поварих за титьки — и купатеся , — наставлял Маныч. — А к вечеру чтоб шашлыки были! И пусть винище из погребов тащат, что для сэбэ, — грозно сказал Маныч и икнул. — Священный огонь, так и быть, — Маныч громко икнул еще раз, — за нами. О, началось! Чую, бабка нам отжимки втюхала, карга. Для себя-то изабели настаивают, где грязной пяткой не жамкали.

— Между прочим, я сразу вам сказал — лажа. «Вино, вино». Заборы красить этим вином. Не думают дальше своего плетня, станишники. Мы ж теперь в монопольку подадимся. На кой эти эксперименты доктора Абста? Гляньте, какая жижа на дне. Того и гляди — заквакают.

— У дома не лей, чтоб не воняло, — предупредил Маныч. — Скажут еще: облевали.

— И банку не выбрасывай, — крикнул Лёлик в спину.

Турбаза, с романтическим названием «Горный ключ», притулилась под крылышком уральского отделения Северной железной дороги, что по ново-лазаревско-михайло-архипо-осиповскому счету почти как у Христа в жилетном кармане.

Несерьезных организаций у нас не бывает, но из серьезных МПС не на плацкартной полке валялось — в любом маломальском деле нужен стрелочник, а у МПС их, как шпал, навалом. Помимо стрелочников, свистков и паровозов, у железнодорожных имеется ОРС [1] Отдел рабочего снабжения , а кому знакомо сие волшебное словечко, тому не страшен и вал девятый. Гранд фанк рейлроуд!

Конечно, для усталых на государевой службе есть места и поприличней — что не только горному, но и разводному ключу понятно. Ему же, железному, ясно-солнечно, что задумка здешняя не для сцепщиков с сортировочной горки, а для чад непионерского возраста, которые есть тюльпаны и лилии жизни. Для их, голенастых, расшаркалась железная дорога тормозным башмаком: всего-то ничего по крутой лесенке до самого синего моря; котеджики типа «всё мое ношу с собой», рассчитанные на спартанскую идиллию; светлая горница с подшивками «Гудка» и цветной амбразурой самого тяжелого в мире телевизора; четырехразовое питание с преобладанием жирной свиной тушенки и макаронно-крупяных изделий; турники-городки, чтоб было где понадежней шею свернуть; бильярд с выгоревшим сукном и кривыми киями; душевые кабинки с теплой водой и, соответственно, козырек «я вам спою еще на бис» у выложенной плитняком танцплощадки — нашего нынешнего рабочего места.

Подфартило с этим так.

Если сказать, что ехали мы конкретно — это значит, ничего не сказать: ехали мы по точному адресу, с рекомендациями и уверенностью во всех завтрашних днях на месяц вперед. Но всем известно, что человек всего лишь предполагает, а погода делается на небесах. Там, куда ехали, нас, как всегда, не ждали, там уже окопался баянист с улыбкой затейника и забаррикадировался радиолой с пластинками. Само собой, обед не прошел в прохладной, дружественной и добросердечной обстановке. Обед попросту блыстнул. Его до нас — ага. Не получилось и разговоров на предмет досуга. По этому точному адресу с досугом уже было всё отель, как один наш общий знакомый говаривал.

Оставив Лёлика прогреваться в привокзальном скверике, с тем, чтобы оградить от посягательств воровского элемента орудия производства, мы, подтянув сбрую, дунули стипль-чез по пансионатам, санаториям и спортивным лагерям, коих в округе немерено.

К вечеру, солоно не хлебавши, стоптав копыта до коренных, прикандыбали на станцию с раздраженным сердцем и равнодушной душой.

Пока мы, разложив на газетке вокзальную пищу, ломали хлеб и макали крутые яйца в крупную соль, Лёлик признался, что когда солнце поднялось в зенит, а чахлая тень рододендронов сошла на нет, он, сговорив за юкс манат аборигена посторожить гитары, рюкзаки и колонки, отошел в пределах видимости, промочить горло завозным пивом, бесчеловечно разбавленным до бледно-желтой водички со слабым запахом натурального продукта и полнейшим отсутствием пены. Там же, у бочки, ополоснув жабры теплым пойлом, деятель покалякал за жизнь с отдыхающим и трудящимся народом и с тех пор поджидал нас, от нетерпения приплясывая. По его агентурным данным всего в километре отсюда по каменной дорожке было то, что должно было быть по точному адресу.