Ольга Фомина - Я решил стать женщиной

Добрый доктор Серега упал спиной на диван, держа меня и увлекая за собой, я упала на него сверху, и, вырываясь, только смогла сползти на колени на пол, но только этими усилиями поставила себя в удобную для него позу.

— Молодец, детка! Давно пора! — похвалил меня он. — Поломался для приличия, бери теперь в рот, — он опять ловко схватил меня за волосы и начал тянуть их в нужном направлении. Его член маячил уже очень ясной перспективой оказаться у меня во рту, и маячил он уже перед самым моим носом. «Блядь, как он, оказывается, мерзко воняет!». Не боясь обидеть своего «нового друга», я непроизвольно брезгливо поморщилась. Находчивый врач, не отпуская меня одной рукой, потянулся к прикроватной тумбочке, на ней стояла не уместившаяся на столе и потому оказавшаяся целой, хрустальная плошка с медом. Он щедро ковырнул пальцем мед и вымазал им свой немножко кривой, смотрящий куда-то в сторону член.

— Чай с медом любишь? Попробуй теперь мой медовый пряник, — приторный запах мёда, перемешанный с очень хуевым запахом хуя, вызвал у меня обильное слюноотделение, я почувствовала, что меня сейчас вырвет, первый позыв сдавил горло.

— Меня сейчас вырвет, — прохрипела я. Еще позыв, мое тело дернулось, я повернула лицо в сторону, чтобы не выблевать вкусную индейку на «медовый пряник», но только большая порция предрвотной слюны заполнила рот, и я, не стесняясь доктора, сплюнула её на пол. Хуёк у Сереги под медом сразу уменьшился от такого конфуза, почувствовал первым, что сделал что-то не так. Поверил мне и его хозяин, он нервно схватил салфетку и стыдливо стал стирать мёд со своего члена. Салфетка прилипала, тут же рвалась и оставалась на члене бумажными струпьями.

— Извини меня. У тебя что, на мёд аллергия?

«У меня на хуи аллергия, — устало подумала я. — Мудак ты, а не врач-невропатолог», — мёдом он меня окончательно разозлил.

— Я не подумал об этом, извини. Действительно, глупо — мёд: Зачем я его намазал? Извини, ради Бога, я ничего не соображал, не знаю что на меня нашло, — бормотал он.

Пока я увлеклась борьбой с тошнотой, я упустила момент всё прекратить. Неутомимый доктор уже сидел со мной на полу и липкими руками пытался гладить под моей маечкой моё тело, руки не скользили и прилипали, как на клею. Ну, что за мудень!

— Сергей, отъебись ты от меня. Всё, я ухожу, — решительным голосом сказала я и попыталась встать.

— Прости меня, не уходи, — он, удерживая меня, истерично хватал меня руками. — Ты сам не представляешь, как я сделаю тебе хорошо.

— Сергей, пошел на хуй, блядь. Заебал! Понимаешь такое слово — за-е-бал!? — слово «заебал» я, широко раскрывая рот, произнесла ему прямо в лицо по буквам. — Я женщин люблю, мужики мне противны. Отъебись. Услышал? О-о-тъе- бись! — повторила я.

— Ты просто злишься. Вот увидишь, ты простишь меня, — не верил моим убедительным фразам доктор, он крепко держал меня, я вырывалась. — У тебя такая нежная кожа, извини, но я уже не могу тебя не выебать. Я себе этого не прощу, — и опять борьба, на этот раз молча, как на ринге. Я не справилась с ним, он повалил меня на спину и замер, он озабоченно смотрел куда-то выше и левее моих глаз. Я осторожно потрогала рукой это место, пальцы были в крови. Пока я пыталась вырваться, я, видимо, сильно поранила голову о разбитую посуду, скорее всего об осколки массивной пепельницы, разбитой нами, и даже этого не заметила. Вид крови, слава Богу, врач был не хирургом, сразу успокоил его. Он с тяжелым вздохом встал, принес перекись и оказал мне медицинскую помощь — врач всё-таки.

Потные, запыхавшиеся, с трясущимися от долгой борьбы руками, без всякого столика и красивых сервировок, мы молча выпили чай. На мёд я смотреть не могла, и мне его уже не предлагали. Доктор Грин любезно меня проводил.

— Мне показалось, тебе было как-то фиолетово, — обиженно сказал он мне на прощание. Я не хотела его обижать:

— Сергей, извините, но я не могу: вот так: в первый раз, в первый день знакомства. Я вроде лечиться приехал, всё было слишком неожиданно, — ласковым, извиняющимся голосом я решила не обижать своего доктора и не становиться причиной его комплексов неполноценности.

— Ну, приезжай еще. Хочешь, приезжай завтра, — доктор заискивающе заглянул мне в глаза. Тьфу ты, какая зараза неугомонная, я сразу пожалела, что произнесла прошлую фразу так по-доброму и уже сухо отрезала:

— Завтра не смогу, приеду в другой раз. Я позвоню, — и мы простились.

Я вернулась домой, у нас были гости, приехала наша подружка Аня Федорова. В дверь я вошла с улыбкой — рот до ушей.

— Заечкин, неужели тебя так быстро вылечили? Ты чего улыбаешься? — Маша с Аней вышли мне навстречу в прихожую.

— Меня невропатолог пытался изнасиловать, — и я наклонила, как забавный трофей, привезенный с боев, свою разбитую голову.

— О-о-о! — с уважением к происшедшему заголосили все.

— Заечкин, надо в милицию сообщить и в суд подать, пусть его посадят, — ябедным голосом предложила Маша.

— Ой, Маша! Не понимаешь ты жизни. Нечего будет вспоминать, если ничего не будет происходить. Я жив-здоров и мне весело. Кстати, голова перестала болеть. Надо же! — удивилась я. Может, у него метода такая лечить, голова действительно не болела, вылечил меня «голубой» доктор Грин.

Я его приглашу через месяц на свою выставку, и он, культурный террорист-невропатолог, придет поглазеть на мои картины. Мне почему-то хотелось похвастаться перед ним, какой я супер-дупер-фотограф, повыделываться так сказать: А чтобы он мне не разбил голову среди моих же экспозиций, я не приехала в момент его посещения. Мы не увидимся на выставке, и не увидимся никогда. Он позвонил мне со своими восхищениями позже, я их выслушала. Он долго, и нудно говорил об искусстве, это я тоже выслушала терпеливо, удивляясь схожести произносимого им монолога с тогдашним его рассказом о его доминирующем положении в сексе. Предложил заезжать в гости, я сказала — «обязательно».

Мы сидели с Машей и Анькой всё на той же нашей кухне и весело болтали. Я с удовольствием ела борщ, мне достались его остатки с самого донышка кастрюли. Я набрала телефон Кости Рынкова, узнать про выставку гильдии рекламных фотографов.

— Привет, Костик! — поприветствовала я коллегу.

— Здорово, Борян! Как дела?

— Нормально, снимаем потихоньку. А я звоню узнать про выставку, когда она будет?

— Гильдии? Да пошли они на хуй вместе со своим Желудевым, — если бы мы стояли на улице, Костик бы обязательно сейчас смачно сплюнул. — Заебала гильдия. Ты был на последней выставке на Гоголевском — «Эротика:» и что-то там еще? Видел какая там хуйня висит?

— Ну, с Катей были, у нас даже две картинки там висели. Твои, по-моему, тоже, — ответила я и тоже попыталась вспомнить название этой выставки: «Эротика и порнография» — нет, такого названия не могло быть: эротика: эротика: Как же она называлась? От «Эротики в Москве» и «Эротики в России» в голову пришел совсем немыслимый вариант — «Эротика в Тушино». Почему в Тушино? Я там прописана. «Эротика в фотографии», «Эротика в рекламе»: Не помню: а ведь неделю назад мы в ней участвовали.