Алистер Кроули - Дневник наркомана

— И результат этого заблуждения, — ответил Царь, — ее труп. Я думаю, что на ваш эксперимент повлияло ее дурацкое замечание. Ведь вы мне сами рассказывали, что в первую очередь самым восхитительным следствием была возможность не спать всю ночь, лежа в бесчувствии, и наблюдать, как чарующий поток фантазии наполняет твой мозг.

Я был вынужден признать, что все сказанное им — правда.

— Героин, — объяснил он, — является модификацией морфина, а морфин, в свою очередь, это один из важнейших элементов опиума. Вы, конечно, помните, что говорит в своем "Лунном Камне" Уилки Коллинз об опиуме и его препаратах, ну, что за стимулирующим эффектом следует эффект успокоительный. Этот эффект у героина куда более выражен, чем у опиума; и будет разумно, как мне кажется, зарядиться им, как следует, с утра, и поддерживать себя в форме целый день, но полностью оставить его за несколько часов до отхода ко сну, так чтобы успокоительный эффект потихоньку усыпил вас в положенное время. Я знаю, есть против этого и возражение. Злоупотребление наркотиком оставило бы вас в состоянии крайней нервной раздражительности. Поводом для ночного приема героина послужило бы ее умерщвление. Когда вы принимаете его утром после ночного отдыха, вы даете его более или менее здоровому организму, посвежевшему после сна; он способен вас стимулировать, потому что сон придал вам некоторый запас сил, на которых героин может работать. Когда вы принимаете его ночью, вы даете лекарство больному человеку, что уже совсем другое дело. Как бы то ни было, вам надо сделать вот что — заменить его вот такими таблетками, и запить их теплым, приятным виски, ромом, сойдет и вода, и тогда вы заснете, не успев об этом даже узнать. Затем, на утро вы проснетесь куда более свежий, чем обычно, и героину будет за что, так сказать, зацепиться. В результате чего вы обнаружите, что совсем небольшое количество удовлетворит вас не хуже большой дозы на прошлой неделе, а то и лучше.

Что же, все это показалось мне вполне здравыми рассуждениями. Мы последовали его совету. Но заснули не сразу. Слишком разные мысли были в моей голове. Они перескакивали с одной темы на другую безо всякой разумной последовательности. Казалось, между двумя рядами мыслей возникали провалы бессознательного; но, в конце концов, возбуждение утихло, и я уже ничего не помнил до самого утра.

Мы проснулись очень поздно, совершенно изнуренные. Но, как и предсказывал Царь, героин незамедлительно возымел действие; мы ожили от первых двух доз, а после третьей встали с постели и даже впервые приняли ванну с: стыдно признаться, но я не помню с каких времен.

Состояние нашего белья, а также, чего уж там, и верхнего платья, привело Лу в ярость. Оно было липким, в грязи и в пятнах. Мы должны были буквально вонять. И как только мы осознали это, мы испытали острое чувство стыда от того, что мы ездили с Царем и Лалой в таком состоянии. Если бы они сделали нам какое-нибудь замечание по этому поводу, мы могли бы изобразить фальшивое возмущение. Но они промолчали, и это было совсем ужасно.

Мысль о самих себе была для нас нестерпима. Однако, всего сорок восемь часов назад, нам было безразлично абсолютно все.

Лу, взвинченная почти до сумасшествия, принялась названивать в Барли Грандж. Экономке было велено прислать что-нибудь из одежды сегодня же. Пока она отдавала в трубку приказания, я вдруг припомнил, что Царь и Лала собирались зайти сразу же после ланча; а вещи не попадут к нам раньше трех часов. Лучше всего было заказать платья на Пикадилли.

Они сразу же послали нам курьера с образцами, что в сочетании с туалетными принадлежностями и визитом парикмахера привело нас в божеский вид к половине второго.

То утро произвело впечатление сценки из водевиля или фарса. Нам приходилось прятаться то в одной комнате, то в другой, в зависимости от того, какие ангелы, мужчина или женщина, прислуживали нам в тот момент.

Суета вполне успешно мешала нам задуматься о героине; но он, тем не менее, постоянно вторгался в наши мысли путем настойчивых физических атак. Мы, разумеется, отражали их на месте при помощи подходящих доз. Об их реальном сокращении, правда, говорить было рано. Во-первых, принимая препарат через нос невозможно точно определить сколько именно вы приняли, причем изрядная его часть просто пропадает.

Однако, атмосфера переменилась полностью. До сих пор мы принимали героин устойчивым, регулярным способом. Это стало затяжным представлением. Но сегодня утром каждый обрывок желания, и каждая доза, были явно случайностями. Однородность дурной привычки оказалась разбита на отдельные части. Тупое однозвучие наркотика сменилось драматическим разнообразием. Нам снова вспомнились наши ранние опыты. Нам удалось вернуть до некоторых пределов то, что наркоманы называют "наркотической невинностью". Однако этого было достаточно, чтобы мы преисполнились острейшим чувством бодрости. Мы заново обрели способность надеяться.

С другой стороны усилия торговца бельем и парикмахеров привели к тому, что один наш вид вызывал у нас сильную тошноту. Настолько резко новомодные костюмы контрастировали с трупной хворостью нашего облика!

И все же мы смогли разглядеть свет в конце пути, и спустились к ланчу даже с некоторым удовольствием. Конечно, к нам еще не вернулся наш аппетит, и мы едва прикоснулись к тем легким и изысканным блюдам, что были нами заказаны. Но, по крайней мере, мысль о еде не вызывала у нас отвращения, как раньше.

Царь подоспел как раз к кофе. Было слегка заметно, что он доволен достигнутыми результатами. Он явился без Лалы. Вместо нее он привел Мейзи Джекобс.

Я поймал себя на лихорадочной мысли, нет ли серьезного повода для этой подмены. Я дошел до состояния, когда простейший поступок этого человека казался мне чреватым оккультным значением, и становился подозрителен, особенно, когда он сам воздерживался от пояснений. Его манеры решительно не были рассчитаны на успокоение непосвященных. И было нетрудно догадаться отчего его имя оказалось в центре целого сонма смехотворных выдумок.

В конце концов, не очень то приятно чувствуешь себя в присутствии ума, способного без особых хлопот превзойти твой собственный по всем статьям. Его манера воспринимать все, как будто так и надо, как не требующее доказательств, сама по себе раздражала.

Он подошел к таблицам, и долго стоял, изучая их, не забывая при этом попыхивать сигарой. Даже эта сигара возмущала. Это был сорт, который специально на заказ делают для миллионеров. Царь других не курил; и, тем не менее, он был при этом относительно небогатым человеком.

Конечно, объяснялось это очень даже просто. Он действительно знал толк и ценил хороший табак, и предпочитал не отказывать себе в сигарах, которые были ему не по карману.