Алистер Кроули - Дневник наркомана

Положим, мы также суетились бы вокруг еды, как вокруг выпивки и половой жизни. Разве вам не ясно, сколько зла это бы незамедлительно повлекло за собой? Вспомните карточки на продукты во время войны.

— Ей-Богу, я никогда об этом не думал, — воскликнул я в ответ, и мой ум поразила сотня полузабытых случайных происшествий.

Ведь и у людей, которые обычно ведут себя как стойкие законопослушные граждане, существуют всевозможные уловки, чтобы увильнуть от правил.

— Разумеется, мы нуждаемся в ограничениях, когда дело касается любви, выпивки и наркотиков. Ведь достаточно ясно, как страшно люди злоупотребили бы своей свободой, если бы им ее дали.

— Мне жаль, но я вынужден с вами не согласиться, — возразил Царь. — И как вы знаете, я имею бесконечные неприятности, не одни, так другие, придерживаясь своих взглядов. Но боюсь, я искренне думаю, что большинство этих неприятностей произрастает прямиком из неестественных условий, созданных попытками регулировать этот процесс. Ну и в любом случае, они влекут за собой настолько вредные для чувства моральной ответственности умонастроения, что я даже подумываю, а может действительно было бы разумным окончательно покончить с пуританскими и елизаветинскими законами. Вмешательство законодательной власти в обычаи людей порождает доносчика, шпиона, фанатика и ловкого симулянта. Возьмем финансы! Мошенничество превратилось в разновидность изящного искусства и повсеместно практикуется способами, которые были бы бесполезны, если бы не было законов, созданных для защиты общественности.

Трудно было принять такую точку зрения. Я с трудом верил, что Царь говорил это серьезно; но все же я мог видеть, как помогает современному криминальному миллионеру витиеватые законы о компаниях. Простому человеку невозможно в них разобраться, поэтому беспринципный тип, вооруженный солидными познаниями в этой сфере, куда быстрее извлечет выгоду из своих неосторожных сограждан, причем гораздо большую, чем в былые дни, когда его деятельность ограничивалась наперстками или обманом на спичках.

— О, Бэзил, — вмешалась Мейзи, — расскажите же нашим друзьям то, что вы говорили давеча про Острова Южного Моря.

Царь весело рассмеялся.

— Отлично, малыш, в самую точку! Я немало странствовал по самым диковинным краям и, как вы знаете, в некоторых все еще действуют табу насчет еды, охоты и рыбной ловли — всевозможных вещей, к которым мы в Англии относимся совсем просто, вследствие чего они не причиняют беспокойства.

Однако там, где человек перед обедом должен подумать о тысяче вещей: что он ест, и как оно было убито, и кто его варил, и так далее до бесконечности, — у него не остается возможности развивать свой ум в более важных направлениях. Табу ответственно за низкий умственный и моральный уровень развития у народов, которые от него страдают больше, чем кто-либо. Аппетит следует удовлетворять простейшим и легчайшим способом. Как только вы начинаете волноваться и думать, что правильно, а что нет, вы занимаете свою голову природе вопреки, и начинаете толковать вкривь и вкось о том, что явно не имеет никакого отношения к еде.

Вспомним Королеву Испании. Ее понесла лошадь, и она лишилась жизни только из-за того, что рядом не оказалось слуги, который, согласно этикету, должен был помочь ей спешиться.

Мы все засмеялись; девушки, кажется, от души, а вот я не без явно болезненного, неуютного предчувствия того, что Царь ступил на опасную почву.

— Что есть современная беллетристика? — вопрошал он. — От Томаса Гарди и Достоевского до поставщиков макулатуры для горничных — это не более чем отчет о сложностях, обусловленных преувеличенным значением сексуального аппетита двух или более двуруких обезьян в их собственных глазах или глазах их соседей. Большая часть неприятностей и так называемых преступлений, связанных с полом, причиняли бы совсем мало вреда, если бы никто не придавал никакого значения тому, что имело, а что не имело места.

На такие доводы, конечно, имелся ответ, но я не знал какой именно. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Царь Лестригонов направлял удар своего топора на самый корень древа цивилизации. Это было очевидно.

Должно быть Лу уловила мою мысль. Она процитировала не без сарказма:

Поведение женщин стало эксцентричным после войны. Мне не нравился тон разговора. Я инстинктивно посмотрел на Мейзи Джэкобс, ища поддержки.

Еврейской традиции, которая, в конце концов, является основой так называемой христианской точки зрения, несомненно можно доверять. Однако Мейзи лишь отпарировала несколькими строчками Гейне, показав, что полностью находится на стороне противника.

Царь заметил мое раздражение, и торопливо сменил тему.

— Боюсь, что вам остается только одно, — сказал он мне, — приковать себя к ограде Букингэмского дворца и объявить голодовку до тех пор, пока они не выдадут вам разрешение голосовать раньше и чаще обычного, после чего вы совсем перестанете ходить на голосования. Это еще один пример все той же старой истории. Как бы мало нам ни хотелось иметь какую-нибудь вещь, мы поднимаем вой, узнав, что не можем ее заполучить; и получив ее, мы в тот же момент не хотим на нее смотреть.

Вы еще познаете тоже самое и с вашими наркотиками. Вы практически загипнотизировали себя мыслью о том, что вам без них не обойтись. Но по-настоящему они вам не нужны и это вы тоже знаете. Это фальшивая и нездоровая страсть; и как только вы перестанете задумываться, как жизненно важно ее утолять, то начнете забывать, как сильно вы от нее зависите.

В его словах, разумеется, был здравый смысл, и я это чувствовал; и я был рад видеть, как весела и беззаботна сделалась Лу под влиянием этой идеи.

Мейзи позвала Царя к пианино, чтобы спеть еще одну песню.

Как раз когда она закончила, из Барли Грандж прибыла Эльзи с нашими чемоданами. Мейзи и Царь сказали, что оставляют нас их распаковывать, и удалились.

Они с Лалой потом заглядывали к нам, время от времени, в последующие пять дней и брали нас с собой покататься, пообедать, в театр или на вечеринку.