Теннесси Уильямс - Рыцарь ночного образа

Мы с Лэнсом спали, прижавшись друг к другу в нашей одноместной кровати, но однажды ночью, дело было в Кливленде, штат Огайо, Лэнс дал мне таблетку, чтобы я перестал говорить но сне. И этой ночью я встал пописать и ничего не соображая, вернулся из туалета и не понял, где наша кровать, а где не наша, повернул к той, что была не нашей, и натолкнулся на громадную черную собаку, мгновенно, прокусившую до костей обе моих лодыжки, как будто такой маленький альбинос, как я, мог атаковать или изнасиловать ее хозяина.

Лэнса мой крик поднял с кровати, как выстрел. Кровь текла, но мне так ударило в голову, что я и не думал об этом. Лэнс, однако, вызвал гостиничного доктора, который зашил мне раны. То есть специальной металлической штучкой, степлером, свел вместе края укусов на моих лодыжках.

— Черт, с меня хватит, завтра же полетишь домой.

Но я не полетел, не смог, я отказался выйти из машины, в которую Лэнс сунул меня, чтобы отвезти в аэропорт.

— Хорошо, малыш, но только учти, что когда неприятности начинаются, они уже не кончаются.

Мы вернулись в свой Шебойган, штат Висконсин, я — с металлическими скрепками в лодыжках. А потом, однажды вечером в этом Шебойгане, раздеваясь, чтобы лечь спать, я с трудом смог снять туфли, потому что мои лодыжки были инфицированы и вздулись до слоновьих размеров. Только тогда я почувствовал боль и жар.

— Ну, маленький альбиносик, теперь ты видишь, что тебе не следовало ездить ни на какие гастроли всяких шоу на льду, если ты не способен увидеть такую очевидную вещь, как собственные распухшие лодыжки.

Он снова вызвал гостиничного врача, прибывшего в состоянии некоторого ступора после сильных возлияний, но на которого тем не менее вид моих раздутых лодыжек произвел сильное впечатление.

— У мальчика стафилококковая инфекция.

— Это плохо?

— Достаточно, чтобы убить за одну ночь, я думаю.

Он достал из своего саквояжа такую иглу, какую, я думал, используют только для лошадей, и наполнил ее комбинацией антибиотиков потом сказал:

— Снимай штаны, — и вкатил в меня содержимое лошадиного шприца.

Моя реакция была мгновенной, как у испуганного ребенка. Мне стало так трудно дышать, что я доплелся до окна и открыл его. За окном была метель, а я был в одних трусах.

— Ты с ума сошел, там же ветер и снег!

— Так я хоть могу вздохнуть, по-другому я не могу дышать.

(У меня был шок от лошадиной иглы.)

Это немножко отрезвило гостиничного доктора, он схватил телефон и вызвал мне «скорую».

И снова меня вынесли из гостиницы на носилках, спустили на грузовом лифте и засунули в «скорую», которая уже ждала внизу.

Конечно, Лэнс провожал меня до самого приемного покоя, крепко держа мою руку и подавая мне команды дышать: «Вдох выдох, вдох, выдох» всю дорогу, а в приемной палате больницы меня положили в занавешенную белым кабинку и стали закачивать анти-антибиотики, на что потребовалось три часа работы, а в соседних кабинках, за их белыми занавесками, я слышал звуки борьбы между жизнью и смертью других несчастных, находившихся примерно в том же состоянии, что и я.

Я должен отметить скорость, с какой врачи и сестры носились от кабинки к кабинке, закрывая и открывая занавески. Я слышал предсмертные крики и звуки торжествующей жизни.

Около четырех утра объявили, что опасность миновала, и сказали, что меня переводят в палату наверху.

Лэнс проводил меня наверх и нежно обнял на глазах недовольной белой сестры.

— Ну, милый, завтра у нас утреннее представление, мне лучше пойти соснуть хоть часок.

Сестра издала хмыкающий звук накрахмаленного недовольства. Он повернулся к ней с медленной смертельной ухмылкой и сказал:

— А вы позаботьтесь об этом маленьком негре альбиносе.

Когда он ушел, я потребовал у нее снотворного.

— После такого шока? Вы шутите?

Ладно, я встал с кровати и натянул на себя свою одежду. Было очень больно идти с моими слоновьими лодыжками вдоль длинного коридора до дежурной сестры, но я дошел и сказал сестре, у которой глаза на лоб вылезли от удивления:

— Пожалуйста, вызовите мне такси.

— Это больница, а не отель, откуда вы можете уехать сами, здесь вы должны подождать, пока вас не выпишут.

— Я сам себя выписываю.

И пока она звала на помощь, чтобы задержать меня я, ковыляя, выбежал в объятья снежной бури, и так сложилось, что Бог послал мне свободное такси.

(В распоряжении у Бога есть и такси, и внезапное метро.)

— Отвезите меня в —…

В этот отчаянный момент я никак не мог вспомнить название отеля.

— Куда?

Я увидел, что два молодых врача выскочили из дверей, чтобы задержать меня, и от ужаса название отеля всплыло в моей памяти.

— Отель «Нобль», быстро!

— Остановите его, он —…

— Что у тебя за проблемы, парень? — спросил водитель.

Я засмеялся и сказал:

— Любовь и собака.

Когда я вернулся в свой двухместный номер, Лэнс дрых без задних ног, и у дверей меня встретила собака, которая немедленно начала лизать мои лодыжки.

Сосед не спал.

— Или ты, или собака, — сказал он.

— Что именно?

— Один из вас должен уйти.

— Так как собака — это волк, или близкий родственник волков, так, может быть, тебе стоит отпустить ее в лес, если она представляет такую опасность для человечества?

— Ты не имеешь никакого отношения к человечеству, по моему мнению, или по мнению собаки, и собаке в лесу без меня не выжить. У тебя есть Лэнс, а все, что есть у меня — это моя собака.

Ответить было нечего.

Я дополз до кровати, и хотя Лэнс никогда еще не был теплее, приятнее на ощупь и надежнее, я прошептал нашему соседу:

— Хорошо, уйти должен я, ты оставайся с собакой, но занимайте с ней одноместный номер.

— Одноместные трудно получить.

— Я знаю, но мне они достаются часто.

(Сегодня ночью, например.)

Я останавливаюсь, чтобы передохнуть, смотрю на BON AMI.

Что такое BON AMI, точнее, чем это было? Я знаю, по-французски это означает «добрый друг», «хороший друг», и я помню, что когда я спросил Лэнса — вскоре после того, как начал пользоваться BON AMI как письменным столом, — он сказал:

— Черт, это какое-то старье, давно вышедшее из употребления, то же ждет и нас с тобой когда-нибудь.

Это не все, что он сказал. Лэнс ненавидел BON AMI, потому что любил свой сон, и по той же причине он ненавидел черное домино без глазных прорезей, которое ему подарила Моизи в те дни, когда еще могла позволить это себе — до того, как она бежала от всего такого. Он утверждал, что они давят ему на глазные яблоки и портят его зрение. Конечно, дело было не в этом. Его глазные яблоки были совсем не теми шарами, на которые BON AMI и черное домино давили. Те шары были в его штанах — Лэнс ненавидел BON AMI и черное домино, потому что они мешали или задерживали его ритуалы любви, которые были для него самым главным условием хорошего ночного сна.