Вадим Калинин - Килограмм взрывчатки и вагон кокаина

Я должен был давно переехать в другой город, купить пистолет или хотя бы просто перестать ходить по той дороге, однако вместо этого я с сопливой обреченностью ежедневно дефилировал мимо него, непроизвольно начиная манерничать перед ним, заигрывая, поглядывать на его не меняющееся лицо. Возможно, я просто попал в зависимость от адреналина, который вздергивал меня на небеса, стоило мне заметить издалека эту сутуловатую фигуру.

И вот сейчас он гонится за мной, и что же я делаю, как же я поступаю в такой ситуации? Я достаю из кармана зеркало, карманный кокетливый приборчик и вижу в нем свои испуганные подведенные глаза, черные крашеные волосы а ля Калвин Кляйн, а другой рукой достаю расческу и причесываюсь. Я причесываюсь на бегу, и с каждой минутой лицо мое в зеркале становится спокойней и ясней, и муть ужаса в глазах сменяется каким-то иррациональным расчетом.

Я не понял, в какой момент в зеркале появились сросшиеся брови, а ноготь на моем пальце превратился в старый заскорузлый шрам. Скорее всего, это случилось, когда я выронил расческу. Я все-таки догнал его, он упал на траву и лежал у моих ног, глядя снизу вверх собачьими глазами. Я поднял его с земли и отряхнул этого мальчишку, после чего поступил единственным возможным в подобной ситуации образом. Я улыбнулся ему, спустил свои брюки и подставил ему задницу.

В том-то и дело, что гении бывают разные, и любить их надо во всех ипостасях. Одни гении играют целыми днями в «66», а другие возводят полезные механизмы. Я знавал гения, который умер через три часа после рождения, но все же успел оставить после себя около полусотни отличных картин, а друг мой Боря часто с усмешкой рассказывает о другом гении, прожившем до двухсот с лишним лет и не заработавшем даже на хлеб с маргарином. Я стараюсь не иметь среди своих знакомых много гениев, так как у всех у них есть глупая привычка поедать в приличном обществе собачьи консервы. А представьте себе приличное, даже несколько чопорное общество, что вот оно сидит и, к примеру, общается, и тут три или четыре гения одновременно, как по команде, выхватывают свои банки с собачьими консервами и начинают поедать их с громким чавканьем. Разумеется, какая бы приятнейшая атмосфера ни создалась бы в обществе к этому моменту, она сразу же оказывается погублена. Оттого приличные люди гениев у себя не принимают. Однако я гуманист и пускаю к себе гениев, конечно, лишь тогда, когда у меня в гостях нет никого из приличных людей. У меня даже всегда есть в запасе банка Педигри Пала в качестве угощения. Только ведь я какой-то совсем не приличный человек, и поэтому никто из гениев не станет при мне питаться собачьими консервами.

Одного из наиболее любопытных гениев, посещающих мой дом, зовут Юра. Он обожает писателя Бруно Шульца, ведь все гении обожают того или иного писателя, хотя многие из них и скрывают это. Похож Юра на студента Ансельма, или даже скорее на студента из какого-либо романа Майринка, хотя он и стремится походить на лирического субъекта Бруно Шульца. Однако что бы он с собой ни делал, Ансельм лезет наружу из всех отверстий его тела, такова уж печальная судьба всех подлинно гениальных натур.

Однажды Юра зашел ко мне, чтобы поделиться планами на будущее.

— Последнее время, — сказал он мне, — многие молодые люди на улице стригутся налысо, а потом убивают и насилуют приличных людей, поэтому я всегда испытываю страх, когда шнурую ботинки.

— Нам-то с тобой ничего не грозит, — ответил я, — ведь мы-то люди совсем не приличные.

— Не скажи, а вдруг я завтра неожиданно стану похож на лирического субъекта Бруно Шульца. Этот самый субъект очень приличный человек.

— Какой же выход ты для себя видишь?

— Я хочу стать настоящим гением.

— А разве ты не настоящий?

— Конечно же, нет. Настоящий гений должен насиловать мужчин на улице.

— Господи! Столько возни, опасностей, возможно, шума, и главное — насилия. Зачем тебе все это нужно?

— Затем, чтобы подобраться к Алефу.

— Да-да, конечно, все гении стремятся к Алефу. Ведь Алеф может быть полезен как для подглядывания за совокуплением совершенно посторонних людей из любой точки пространства, так и для того, чтобы телепатически поднимать на воздух волостные и губернские центры.

— Что ты, я совсем не хочу использовать Алеф в наступательных целях. Просто, обладая им, я смогу больше никогда не шнуровать ботинки.

— Это, конечно, выход, но почему ты решил, что наиболее удобным путем к Алефу являются серийные изнасилования мужчин на улице?

— Это подсказала мне моя интуиция.

Мне было нечего возразить, так как я знал отлично, насколько для всякого гения важна его интуиция.

На следующий же день Юра приступил к исполнению своих планов. Однако ему не везло. В первый раз с непривычки он случайно изнасиловал женщину, а во второй раз ошибся еще более роковым образом — принял за мужчину регулировщика на перекрестке, и за попытку изнасилования оного был сначала помещен в каталажку, а потом, ведь мир не без добрых людей, его перевели на принудительные работы в мастерскую безногого плотника.

Должность, которую он принудительно занял в мастерской, называлась «оператор безногого плотника». Обязанности его состояли в следующем. Утром он должен был разбудить безногого плотника и, разделив с ним скудную трапезу, поместить его на специальный стул перед верстаком. Плотник начинал работать, и работал до вечера, все это время Юра обязан был сидеть на лавочке в двух метрах за его спиной. По окончании работ Юра мог помочь безногому в распитии спиртных напитков, и после этого отнести его на ложе.

Плотник был очень мускулистым и голым мужчиной, ведь работал он очень усердно, а зарплату получал столь мизерную, что на покупку элементарных штанов ему не хватало средств, да штаны и не были ему необходимы, ведь по причине отсутствия ног плотник никогда не покидал мастерскую.

Узнав о том, что случилось с Юрой, я сразу начал готовить его побег. Я купил ножовку по металлу, кусачки для колючей проволоки, пистолет, стреляющий абсолютно несмываемой нитроэмалью, и, уволившись с места работы, стал проводить тягучие летние дни на пляже с сигаретой, обдумывая план операции. Я хотел придумать идеальный способ побега, ибо мне не улыбалась перспектива оказаться на одной лавочке с Юрой.

Просиживая на лавочке по двенадцать часов за спиной плотника, Юра вынужден был искать нового применения своим гениальным способностям, и он, не долго думая, употребил их все на созерцание погруженного в работу мужского тела. И странное дело, чем исступленнее Юра созерцал плотника, тем с большей энергией тот работал, и наоборот, чем активнее трудился плотник, тем исступленнее Юра его созерцал. Через неделю такого трудового состязания в момент окончания рабочего дня Юра испытал эякуляцию, и, если Юру не обманывали собственные его глаза, безногий плотник ответил ему тем же.