Валерий Сегаль - Петербург, 1895 год

Раздались аплодисменты. Аркадий Симонович поклонился и продолжал:

— При равенстве очков, соответствующие призы делятся, за исключением только случая, когда на первое место окажется два кандидата. В этом случае вопрос о первенстве решается дополнительной партией-пятиминуткой.

Аркадий Симонович подошел к стойке бара.

— Здесь вы видите дополнительные призы. Эту бутылку прекрасного старого коньяка «Луи XIII» получит победитель турнира. Приз учрежден Президентом Петербургского шахматного общества князем Кантакузеном.

Аристократический любитель князь Кантакузен — тощий верзила с огромным кадыком — встал и поклонился присутствующим.

— Эта большая красивая коробка папирос «Санкт-Петербург» выпущена специально к шахматному матч-турниру. Таких коробок сделано всего сто штук. Как говорят англичане: «special limited edition». Коробка послужит утешением участнику, который займет в нашем турнире последнее место. Приз учрежден г-ном Бостанжогло.

Московский миллионер, табачный король и шахматный меценат Бостанжогло также снискал аплодисменты собравшихся.

— Этот бокал из ирландского хрусталя достанется игроку, который первым проведет победную комбинацию с жертвой ферзя. Приз учрежден участником турнира г-ном Ульяновым (аплодисменты)… А теперь я с удовольствием предоставляю слово г-ну Жеребцову.

— Дамы и господа! — загремел Афанасий Петрович. — Дабы придать нашему турниру побольше веса, я решил выделить две тысячи золотых рублей для организации в будущем году, в Ростове-на-Дону, матча между победителем этого турнира (или вторым призером, ежели победителем выйдет чемпион мира Ласкер) и победителем турнира, проходящего сейчас в Обществе (или же вторым призером, если победителем там будет Ласкер). И пусть победитель «моего» матча будет считаться кандидатом на первенство мира…

Это заявление вызвало бурную овацию присутствующих, а слово тотчас же взял г-н Бостанжогло.

— А я в свою очередь обещаю в том же, 1896 году, финансировать в Москве матч между этим кандидатом и чемпионом мира Эмануилом Ласкером.

Восторгу собравшихся не было предела. Шутка сказать: с этой минуты каждый участник турнира в ресторане Прадера, даже наш друг г-н Ульянов, фактически являлся претендентом на мировое первенство!

Когда всеобщее волнение немного улеглось, участники турнира произвели выборы в третейский суд. Были избраны: г-да Хардин, Ульянов и чемпион мира Ласкер. Затем приступили к метанию жребия для определения соперников на каждый тур. Для первого тура выпали следующие пары: Ласкер — Жеребцов, Пильсбери — Ульянов, Чигорин — Алапин, Лизель — Шифферс, Стейниц — Соловцов и Прадер — Хардин.

Сразу после жеребьевки Аркадий Симонович торжественно провозгласил:

— Дамы и господа! Международный турнир в честь дня рождения маэстро Пильсбери объявляется открытым! Happy birthday, Mr. Pillsbury!

И грандиозные баталии начались!

Не прошло и четверти часа, как один из призов обрел хозяина. Играя белыми против Ульянова, Пильсбери вновь доказал, что в трактовке отказанного ферзевого гамбита ему нет равных. В решающий момент он пожертвовал ферзя, и черный король в отчаянии заметался под смертельными ударами белых фигур. Ульянов встал, попросил официанта наполнить шампанским бокал из ирландского хрусталя и преподнес Гарри свой приз.

А еще через несколько минут родилась первая сенсация. Чемпион мира Ласкер имел хорошую позицию против Жеребцова, но затем буквально на какое-то мгновенье потерял бдительность, последовала эффектная комбинация, и доска почернела от материального преимущества ростовского помещика. Ласкер остановил часы и встал. Он заметно покраснел, руки у него дрожали.

— Не расстраивайтесь, молодой человек! — похлопал по плечу чемпиона мира великолепный Афанасий Петрович. — У вас еще все впереди! Будут и победы, и поражения! Побед конечно будет больше — на то вы и чемпион мира.

Если бы наше повествование предназначалось только для шахматистов, то наверное стоило бы в мельчайших подробностях описать ход турнира. Но мы пишем эту повесть для развлечения всех (без исключения!) хороших и добрых людей, а также в назидание людям глупым и злым, поэтому нам достаточно осветить лишь узловые моменты исторического состязания.

После четвертого тура был объявлен первый перерыв. К этому моменту лидерство с четырьмя рядовыми победами (в том числе над Ласкером и Стейницем!) неожиданно захватил Афанасий Петрович Жеребцов. Назревала сенсация! По три очка имели в своем активе Ласкер, Пильсбери и Чигорин; два с половиной очка набрал Шифферс; по два — Алапин и Стейниц; полтора — Соловцов; Хардин и Прадер набрали по очку; и замыкали турнирную таблицу, имея по половинке очка, д-р Лизель и наш друг Ульянов.

В первом перерыве всем участникам и зрителям был предложен знаменитый «борщ Прадера». Рюмочку «для аппетита» с удовольствием приняли все, кроме непьющего Ласкера и «инакопьющего» Жеребцова. Афанасий Петрович отдал свою рюмочку Чигорину (который таким образом принял две рюмочки!) и обратился к официанту:

— Ты уж удружи, милок, принеси мне стаканчик водочки. А то, знаешь, старость не радость: я уж эти наперсточки и разглядеть-то не могу!

Ульянов оказался за одним столиком со Светочкой, Гарри и помещиком Жеребцовым. Афанасий Петрович одним глотком опорожнил стакан водки, а затем так быстро расправился с борщом, что Аркадию Симоновичу пришлось подать знак официанту, чтобы тот принес великану-помещику еще один горшочек. Вторую порцию Жеребцов ел не спеша, не скупясь попутно на похвалы в адрес кулинарных способностей старика Прадера. Будучи и от природы добрым малым, Афанасий Петрович после двух побед над вельтмейстерами и вовсе пришел в прекрасное расположение духа.

— Вы когда-нибудь бывали в Париже, Володенька? — обратился он к Ульянову.

— Пока, к сожалению, не доводилось, — со вздохом ответил наш герой.

— А вы, Гаррик?

Пильсбери отрицательно покачал головой.

— У барышни я и не спрашиваю, — сказал Жеребцов. — У нее еще все впереди… А мне вот сегодняшние игры с великими чемпионами напомнили одну давнюю парижскую встречу.

Воцарилась тишина. Афанасий Петрович судя по всему собирался с мыслями. Все почувствовали, что сейчас он расскажет что-то очень интересное, и старый помещик не обманул ожиданий.

— В первый и в последний раз, господа, я побывал в Париже в сентябре 1858 года. Я совершал тогда свадебное путешествие, и моя ныне уже покойная супруга Елизавета Александровна была столь же юной и очаровательной, как сейчас г-жа Невзорова. В те годы я слыл одним из лучших шахматных игроков России, поэтому, очутившись в Париже, я естественно стремился в знаменитое кафе «Режанс», чтобы помериться силами с первым шахматистом Франции г-ном Гаррвицем. Как вы понимаете, господа, в медовый месяц непросто найти время для шахмат. Все же в один из дней мне удалось ненадолго оторваться от моей любезной супруги, и я посетил это шахматное кафе, располагавшееся неподалеку от Пале-Рояля.