Джеймс Ваддингтон - Хуже некуда

Доктор чуть отстранился от собеседника, не поднимаясь с корточек. Солнце палило, и с мужчины лил пот. Будто написанные пастельными мелками, Альпы высились на фоне тяжелого, ослепляющего сияния, разлитого до края небес.

— Все это у тебя уже было, — промолвил Микель, начиная массировать левую лодыжку. — У Яна тоже. Я же мечтаю о большем. О чем-то выдающемся, непревзойденном ни сейчас, ни в далеком будущем. Я покажу Времени, на что способен. Я сделаю Акила Саенца лучшим из лучших, навеки. С его согласия, конечно.

— А в конце ты явишься за моей душой.

— Не обязательно. Если все пойдет гладко, то нет. Хотя в каком-то смысле так было бы лучше. Трагедии дольше помнятся.

— А кто утверждал, что время его не интересует?

— Парадокс, правда? Все мы несовершенны.

Флейшман продолжал работать, и Саенц, казалось, почти заснул. Внезапно он резко выпрямился.

— Как это действует? Ну, то есть в чем фокус?

Микель улыбнулся и лукаво подмигнул.

— Но это не опасно?

Флейшман насмешливо потряс головой.

— Я имею в виду, — заторопился Акил, который терпеть не мог выставлять себя дураком, — надежнее, чем с Яном и Сарпедоном?

— Возможно, даже надежнее, чем с Барисом.

— И я не стану одержимым?

— Как тебе сказать. За состояние твоего рассудка поручиться не могу. Опять же, по слухам, ты уже слегка тронулся. Обещаю другое: никто и никогда не заинтересуется психической полноценностью человека, выигравшего за год и «Джиро», и «Тур», и «Мировую» с невероятным, абсолютно неповторимым успехом. Речь не об этом, Акил. Главное, обнаружена сфера человеческих достижений, которая обессмертит наши с тобой имена.

— Велогонки! — воскликнул спортсмен.

— Именно. Велогонки. Достойное занятие для сеньора Саенца.

— Ответить сейчас или попозже?

— Чем раньше, тем лучше. Вот я и закончил. Все-таки твои ноги — само совершенство.

Он с улыбкой поднялся и помог Акилу встать.

Последовала долгая дорога обратно по белой вулканической глине. У скромного мемориала Томми Симпсону стояла знакомая «ауди». Водитель и пассажир красной машины разом заподозрили неладное.

Расхититель гробниц отвратителен даже далеким от религии мирянам. Скудная, крохотная, одинокая усыпальница, затерянная в горах, на фоне стерильного минерального пейзажа, посвященная памяти трагически погибшего спортсмена, — разве у кого-то поднимется рука на подобную святыню? А на велосипед Саенца у самой ее стены? Уже один только автограф, аккуратно начертанный на руле, должен был защитить железного коня от кощунственных посягательств.

Тем не менее швейцарец как раз укладывал реликвию в свой багажник. Злорадно ухмыляясь и в то же время дрожа как осиновый лист от стыда и ужаса, вор забрался в машину. Новые покрышки завизжали по гравию. Мерзкий похититель рванул вниз по дороге.

Кровь ударила Флейшману в голову, и он ринулся в погоню, так что задымились колеса.

На крутых поворотах это был просто улет. Старый «мазерати», мотор которого в два раза превосходил по объему двигатель противника, к сожалению, не имел автоматических приводов. В какой-то мере здесь, в горах, это давало неожиданное преимущество, ибо Микель прекрасно ориентировался на опасной дороге по скрежету покрышек и, конечно, истеричному реву выхлопной трубы, тогда как немецкая машина с ее повышенным комфортом не давала почувствовать трассу, и несчастного швейцарца мотало на ухабах под истошные вопли родных.

Схватка была неравной. Уже на втором или третьем повороте Микель поравнялся с «ауди», но вынырнувший невесть откуда мотоциклист заставил его притормозить. На свою беду, швейцарец совершенно растерялся от страха и упреков супруги и принялся без разбора давить то на газ, то на тормоз. Резина громко визжала от перенапряжения.

Автомобиль Флейшмана уверенно прошел поворот, слегка вильнув задом, и вынудил велокрада свернуть на маленькую придорожную стоянку.

Однако и теперь швейцарец не собирался каяться в грехах. Высокий тучный мужчина в налипшей от пота рубашке, почти лысый, но все еще с темной щетиной у висков, он без особого испуга, даже с гневом воззрился сверху вниз на тщедушного нарушителя, который с идиотской улыбочкой выскользнул из красной итальянской иномарки. Не очень-то напугал швейцарца и всемирно известный велосипедист, неспешно вылезающий из другой двери. В жилах оскорбленного водителя бушевали реки адреналина.

— Ты, псих полоумный! — начал «отдыхающий».. — Как ты смеешь подвергать опасности меня, моих родных и мой автомобиль?! Да я вас обоих засажу. Пройдемте-ка…

Тут он, казалось, припомнил, у кого из них рыльце в пушку. М-да, пожалуй, полиция — не самый лучший выход.

— Так уж и быть. Мы всего лишь семья мирных туристов. Я сегодня добрый, но в следующий раз кому-то не поздоровится, понял?

Микель любезно склонился вперед, опираясь руками на крышу «мазерати».

— Верни велосипед, и разойдемся по-хорошему.

— Какой такой велосипед? Спятил ты, что ли?

— Давай-ка покажи багажник.

— Эй, видите, сколько машин на дороге? Вас видят, вас запомнят. Это попытка ограбления. Я позову на помощь, и вы надолго загремите. Хулиганье.

Доктор отлично владел лицом. Улыбка пропала, в глазах засверкал острый лед.

Швейцарец задумался о своем ближайшем будущем. После чего съежился, ретировался из-под пристального взора Флейшмана, подошел к багажнику, открыл его, поднял велосипед, бережно прислонил к дереву, залез в машину и удалился.

Победитель похлопал Акила по плечу:

— Тебе нужно ехать.

Остаток «Тура» прошел так, как и предсказывал Флейшман.

Что и неудивительно.

Солнце едва закатилось за гору. На юге сияла Венера; глядя на нее, вы почти слышали безупречный звон цельного хрусталя. Первые яркие звезды начинали искриться и разгораться в небесах. Летний сезон закончился, лыжный еще не наступил. Дорога пустовала вот уже битый час.

Двое мужчин, один в полном облачении, другой — в набедренной повязке, дружно трудились на крохотной платформе усыпальницы. Расчистив место от приношений, они выкопали яму, после чего поместили конец вертикального бруса между четырьмя неровными валунами вулканической пемзы, обложили его сланцеватой глиной и вклинили туда еще четыре крупных булыжника.

Прочные скрепляющие дюбели из твердой древесины лежали наготове, и крест воссоединился с брусом всего лишь после двух ударов деревянного молота. Полуодетый человек забрался на легкую алюминиевую стремянку, чтобы крепче связать балки ремнями из козьей кожи. Затем он отвернулся и, вытянув руки вдоль горизонтальной перекладины, начал читать громовые молитвы. Его гулкий голос прокатился по усеянной щебнем обочине, заполнил до краев небо, ничуть не изменившееся с первого дня творения. Когда последние слова умолкли, второй мужчина тоже поднялся на лестницу, припал к полуобнаженному товарищу, точно страстный любовник, и принялся обматывать его руки, от плеча до кисти, кожаными полосами, больно впивающимися в плоть. Покончив с этим, он спустился на землю, бережно перенес жилистую левую ногу с металлической ступени на выступ на стволе креста, подобрал деревянный молот и костыль, остро заточенный с одного конца и расширяющийся к другому.