Ольга Комарова - Херцбрудер

Да, они, разумеется, уже не сидят на полу.

ЖЕНЯ. Вот. Она называет это "ученым остроумием"... Скажите, почти как Николай Кузанский... Коля, вам надо взять псевдоним: Николай Кузанский... Вот. "...следует поразмыслить над тем, не будет ли приятным и полезным такое собрание статей, в котором совершенно без всякой прямой и определенной цели смешаются и перетасуются, как карты, подобно Лессингову духовному бросанию костей, идеи всевозможных наук, идеи, которые сослужили бы службу человеку, умеющему извлекать пользу из игр; что же касается такого собрания, то у меня оно есть, и я умножаю его каждодневно, ...для того, чтобы приучить голову к той свободе, которая должна быть присуща сердцу..." Вот что тебе надо, Андрюша, для твоей будущей диссертации. Узнай поточнее, по-моему, в Германии опубликовано частично это собрание — замечательная гимнастика для германиста. А у меня в голове этих "Ideenwurfeln" и без того хватает — дамского образования, которое нынче можно получить на филфаке, вполне достаточно для того, чтобы было о чем поговорить с собственным подросшим ребенком, разве не так? А, Николай?

НИКОЛАЙ. Я пойду, помогу жене на кухне.

АНДРЕЙ. Ради Бога, извините нас.

НИКОЛАЙ. Я же сказал — ничего. Дмитрий уже сорок дней, как умер, а Жан-Поль, по-видимому, бессмертен.

АНДРЕЙ. Не шутите так. Мне и без того очень неловко...

НИКОЛАЙ. Кстати, он в каком веке жил?

ЖЕНЯ. Не скажу.

НИКОЛАЙ уходит.

ЖЕНЯ. Ты можешь курить.

АНДРЕЙ. Но ты же...

ЖЕНЯ. Уж сигаретного дыма я во всяком случае не боюсь.

АНДРЕЙ. (закуривает) Спасибо. Хм.. Я и не знал, что вы с Димкой были женаты.

ЖЕНЯ. Это ты к чему?

АНДРЕЙ. Ну так...

ЖЕНЯ. Ты брось это. Тогда мы еще женаты не были.

АНДРЕЙ. Женя, а может быть...

ЖЕНЯ. Не может ничего такого быть.

АНДРЕЙ. Но ведь мы с тобой...

ЖЕНЯ. Не было этого, понял? Ничего не было.

АНДРЕЙ. Зачем ты сюда приехала? Я этого объяснить себе не могу.

ЖЕНЯ. И не надо.

АНДРЕЙ. Тебе будет трудно одной с ребенком.

ЖЕНЯ. Так говорить — пошло. И между прочим — извините! — я разве одна? Я ведь буду жить тут не со своей матерью, а с семьей отца моего ребенка.

АНДРЕЙ. Сядешь на шею к чужим людям?

ЖЕНЯ. Учитель нашелся.

АНДРЕЙ. Я не хотел тебе рассказывать, но расскажу.

ЖЕНЯ. Я слушаю, слушаю.

АНДРЕЙ. Ты должна знать, что в последнее время он тебе изменял.

ЖЕНЯ. Димка? Да? Интересно.

АНДРЕЙ. Помнишь, ты однажды пришла к нему вечером, а его не оказалось дома?.. Ты еще тогда посидела немного у меня.

ЖЕНЯ. Помню, ну и что, он был у женщины?

АНДРЕЙ. Нет, женщина была у него.

ЖЕНЯ. Не надо наговаривать на покойника, я бы услышала, если б он был там — перегородка ведь тоненькая...

АНДРЕЙ. А я нарочно старался говорить погромче и всячески шуметь, а потом включил магнитофон.

ЖЕНЯ. Но...

АНДРЕЙ. Вот так — к нему пришла дама, и он просил всем говорить, что его нет.

ЖЕНЯ. Ха-ха! Воображаю, как он струсил, услышав мой голос, и — бедная женщина — он, наверное, ей рот зажимал, когда она хотела чихнуть...

АНДРЕЙ. Прости, что я тогда тебя обманул, я не знал, что вы женаты.

ЖЕНЯ. А вот приставал ты ко мне совершенно напрасно, даже если бы мы женаты и не были.

АНДРЕЙ. Послушай...

ЖЕНЯ. Это было очень давно и теперь стало очень большой неправдой, слышишь?

АНДРЕЙ. А что, аборт делать уже поздно?

ЖЕНЯ. Глупый ты, Андрюша, и не лечишься.

АНДРЕЙ. Я глупый? Кто в этом доме сочиняет сказки? Разве ты? Ты же здесь, как собака приблудная. Ты сдохнешь так — нанялась в дочки к знаменитому писателю... Эти родители прекрасно могли бы обойтись без тебя.

ЖЕНЯ. Вряд ли. А тебе лучше всего жениться на их настоящей дочке.

АНДРЕЙ. А есть и такая?

ЖЕНЯ. Да, замечательная дочка, удивительная дочка. Сегодня, например, она решила попробовать наркотики и здорово втрескалась опиумом.

АНДРЕЙ. Ты предлагаешь мне жениться на юродивой?

ЖЕНЯ. Это вовсе не обязательно, но она прекрасно воспитана и образованна. Лучшая жена для филолога, а еще лучше — для философа. И никакая она не юродивая, просто надо ее поскорее пристроить, иначе — ведь обалдеешь от такого невеселого выбора: сделаться ханжой или наоборот — посвятить жизнь развлечением.

АНДРЕЙ. Что, она тебе мешает?

ЖЕНЯ. Пока нет... А, ерунда все это... Бедный Димка, какая же у него была муть в голове... Никогда не видела ничего более обнаженного и дрожащего, чем этот Димка... Мальчик из бархатного футляра.

АНДРЕЙ. Ты ответь, ты Димку любила?

ЖЕНЯ. Вот пристали все ко мне. Знаешь, сына своего, когда он родится, я буду любить такими словами: ты, сынок, маленький и никакой, а вырастешь — будешь большим и мудрым, и я тебя за это люблю.

АНДРЕЙ. Это...

ЖЕНЯ. Это не в царстве морали, а в царстве рассудка — бесконечный простор для смешного.

АНДРЕЙ. Ты ненормальная.

ЖЕНЯ. Знаешь, не надо издеваться надо мной. Димку мы с тобой помянули, Жан-Поля тоже — уезжай. Бумаги мои оставь у себя. Подожди. Вот ты заладил: "работа, работа". Ослы тоже работают, причем именно они ищут в этом счастья и находят, голубчики, а счастливые делают добро, реже — зло, не трудясь, просто так, от полноты своей.

АНДРЕЙ. Значит, вы тут полные все — чуть штаны не лопаются — толстые, попросту говоря?

ЖЕНЯ. Ха-ха! Страна толстых и полных жизни...

АНДРЕЙ. Не затопите город своим жиром.

ЖЕНЯ. Жир по-древнерусски — богатство?

АНДРЕЙ. Не дом, а шкатулка для драгоценностей. У тебя вместо сердца — прозрачный камень.

ЖЕНЯ. Сентиментальность есть большой грех и отвратительное свинство, а блестящие камушки действительно ничего не делают и не чувствуют, но, тем не менее, очень хороши.

АНДРЕЙ. Ладно, я пошел.

ЖЕНЯ. Привет... научному руководителю.

АНДРЕЙ. Полная драгоценность или дорогая полноценность...

ЖЕНЯ. Иди, я помашу тебе рукой из окна.

Андрей уходит, Женя открывает окно и машет рукой. Не знаю, видит ли она его в тумане — мне не разглядеть даже ее руки, как я ни напрягаю зрение. Входит Ольга.

ОЛЬГА. Почему он ушел? Все почти готово.

ЖЕНЯ. Он не за тем приходил. Он, как водится, сделал мне массу разнообразных предложений.

ОЛЬГА. А вы?

ЖЕНЯ. Я наврала ему, что мы с Димкой были расписаны и обвенчаны.

ОЛЬГА (закрывая окно). Полюбуйтесь-ка на наше отражение. Вам не кажется, что мы все-таки поразительно похожи.

ЖЕНЯ. Как похожи все грациозные женщины в одинаковых платьях.

ОЛЬГА. Совокупность определений, или — как вы тогда сказали...

ЖЕНЯ. Высокая, стройная, пышноволосая, — хороша, безусловно, хороша, но как будто ее и нет.

ОЛЬГА. Нас можно перепутать.

ЖЕНЯ. Мы с вами вполне могли бы уместиться в одной красивой женщине или в одном красивом платье пятьдесят шестого размера. У нас было бы тогда четыре руки, четыре ноги и два лица под одной роскошной прической. Вам от этого грустно?