Чарльз Буковски - Возмездие обреченных: без иллюстр.

— Я сейчас ухожу… но я приду снова, завтра…

— Следующий раз приводи руководителя.

— Тебе правда ничего не нужно?

— Нет, возвращайся в отель и еби свою шлюху.

— Может, принести тебе «Нью-Йоркер»? Этот журнал нравился тебе…

— Забей «Нью-Йоркер» себе в жопу, рыбья башка! А следом «Таймс»!

Гарри потянулся через стол, сжал руку Глории, которой она атаковала свой нос, и произнес:

— Не волнуйся, продолжай бороться. Скоро тебе станет лучше…

Глория ничем не дала ему понять, что слышит его. Гарри медленно встал и направился к лестнице. Поднявшись наполовину, он обернулся и несмело помахал ей. Она не шелохнулась.

Они были в темноте и им было хорошо, когда зазвонил телефон.

Гарри продолжал свое дело, но и телефон продолжал свое. Это раздражало. Скоро его член обмяк.

— Блядь, — процедил Гарри и откатился.

Он включил лампу и поднял трубку.

— Алло?

Это была Глория.

— Ты ебешь грязную шлюху!

— Глория, тебе позволяют звонить так поздно? Разве вам не дают снотворного на ночь?

— Почему так долго не брал трубку?

Они были в темноте и им было хорошо, когда зазвонил телефон.

— Ты что, никогда в сортире не засиживаешься? Я было уже выдавил наполовину, ты застала меня на полпути.

— Готова поспорить, что так оно и было… Ты собираешься завершить выдавливание после того, как поговоришь со мной?

— Глория, эта твоя проклятая запредельная паранойя завела тебя туда, где ты сейчас находишься.

— Рыбья башка, моя паранойя частенько оказывалась предтечей последующей истины…

— Послушай, ты несешь всякий вздор. Иди и ложись спать. Я приду к тебе завтра.

— Окей, рыбья башка, заканчивай свою поебку!

И Глория повесила трубку.

Нэн, уже в халате, сидела на краю кровати возле своего стакана с виски на ночном столике. Она закурила и забросила ногу на ногу.

— Ну, как там наша бедная женушка?

Гарри налил себе выпить и присел рядом.

— Извини, Нэн…

— Извини — за что? Или — кого? Ее или меня, или — что?

Гарри осушил свой стакан.

— Давай только не будем устраивать хреновой мыльной оперы.

— Ах, вот как? Что же ты хочешь устроить из всего этого? Ночь любви? Попытаешься кончить? Или предпочитаешь пойти в ванную и вздрочнуть?

Гарри уставился на Нэн.

— Кончай умничать. Ты не хуже меня знаешь ситуацию. Сама напросилась поехать со мной!

— Да, потому что я знала, если не возьмешь меня, обязательно подцепишь какую-нибудь шлюху!

— Ебаный в рот, — застонал Гарри, — опять это слово.

— Какое слово? Какое слово?! — Нэн осушила свой стакан и швырнула его в стену.

Гарри поднялся, подобрал небьющийся стакан, плеснул в него виски и протянул Нэн, потом плеснул себе.

Нэн заглянула в стакан, пригубила и поставила на ночной столик.

— Я позвоню ей. Я позвоню и все ей скажу!

— Какого черта ты ей скажешь? Это больная женщина!

— А ты больной кретин!

И тут телефон снова зазвонил. Он стоял на полу посередине комнаты, где Гарри оставил его. Они оба соскочили с кровати и бросились к телефону. На втором звонке они оба ухватились за трубку. Они катались по половику взад и вперед, тяжело дыша. Их тела, руки, ноги переплелись в отчаянном противостоянии. И схватка их отражалась в потолочном зеркале.

Ларри проснулся, выбрался из спутанных простыней и подошел к окну. Он увидел крыши гаражей и голые кроны деревьев — восточная часть квартала. Похмелье было ближе к среднему, и Лари направился в ванную. Поссал, вымыл руки и сполоснул лицо. Затем он взглянул на себя в зеркало и решил, что лицо его лишено всякого очарования. Затем взгляд остановился на мерном течении воды из крана, и Ларри вдруг посетила мысль, что проблема человечества в том, что его история ведет к неминуемой гибели личности, которая превращается в отхожий мусор, как это ни тоскливо и ужасно.

Пришел Хог — кот — и уставился на своего хозяина, он требовал жрать. «Это животное, — подумал Ларри, — просто ходячий желудок. Если я захочу слетать на восток на пару недель, мне придется или взять его с собой в самолет, или пристрелить. Хотя, если мне действительно захочется слетать на восток, то лучше уж пристрелить себя… правда, я не хочу стреляться. Слишком много людей пустили себе пулю в лоб, я желаю чего-нибудь индивидуальное. Колеса, что ли? Нет, колеса отдают пресыщенностью, даже когда приводят к смерти».

Ларри снова посмотрел в зеркало — побриться? Нет.

В одиннадцать Ларри начал свою первую лекцию.

Перед ним сидели его студенты: молоденькие девицы, эти несбыточные мечты, эти мимолетные украшения, такие яркие и свежие. Они нравились ему. Да и парни были не хуже девиц. Современные юноши и девушки стали более походить друг на друга. В его время парни не были такими утонченными и изящными. Современные ребята казались более мягкими, возможно, более добрыми. Единственное, чего, может быть, им недоставало — это смелости, но, возможно, их смелость была более высокой и скрытой. Атомный век породил странное поколение, и Ларри давно решил для себя, что просто осуждать их — это значит возводить защитный экран, за которым пытаться спрятать свои собственные изъяны.

Ларри смотрел на ребят, сидя за своим столом. Стол — символ власти.

— Что за дерьмо… — вырвалось у Ларри.

Класс все слышал, некоторые рассмеялись.

— Я уже сегодня а-а, — отколол один смышленый парнишка.

— А подтерся? — спросил его Ларри.

— Возможно, не совсем, — не заставил себя ждать острослов.

— Универсальный ответ, — заметил Ларри.

— Эй, — выкрикнул с задней парты толстый парень в желтом спортивном костюме, — мы будем обсуждать, кто как просрался и обтерся? А я думал, это курс Современной литературы. За что вам деньги платят?

— Большинство людей ужасно некомпетентны в своих профессиях. Возможно, я один из них. Не знаю, не уверен. Но в чем я не сомневаюсь, так это в том, что способен надрать задницу такому наглецу, как ты. И хотя это не так уж и важно, но зато утешает меня…

— Я готов! — вскочил со своего места толстяк.

— Окей, идем.

Студенты стали выходить из аудитории. Они собрались под огромным дубом возле библиотеки и сформировали круг. Появились бойцы. Ларри снял пиджак и бросил его на землю. Толстяк шумно пыхтел. Он смахивал на многотысячную банду лягушек. Потом он атаковал.

Ларри вошел в клинч и с правой ударил парня в живот. Толстяк пукнул и отступил. Теперь он стал кружить вокруг Ларри. Ларри выжидал.