Крис Вормвуд - По дорожкам битого стекла

Когда Герман загремел в реанимацию с алкогольным отравлениям, я впервые очухался. У меня появилось чувство вины. Я совсем забыл о нём, я не думал о том, что у него тоже проблемы, что он страдает. Я был весь погружён в себя. Во мне снова проснулось желание всем помочь и спасти. Он не хотел никого видеть, пока лежал в больнице. Я долгое время мучился неведением касательно его самочувствия. Когда он вернулся, я начал проводить с ним больше времени.

— Я вдруг подумал, что достиг всего, и выпил залпом бутылку «Белой лошади» после того как начался в баре всем подряд, затем добавил транквлизаторов. Я слышал, от этого умирают, но, кажется, я бессмертный, — сказал Герман, разводя руками. Он был в несколько приподнятом и циничном настроении.

— А знаешь, что самое странное? — добавил он. — Это то, что я так и не разлюбил этот сорт дерьмового виски.

Но эти приступы самоиронии и веселья часто сменялись гранями пустого отчаянья. Тогда я носился с ним, постоянно выслушивая бессвязный поток нытья. Отвалил нехилую сумму денег, чтобы он сумел расплатиться с долгами. Мне было не жалко. Я просто понял, что мог потерять его, и мне стало страшно. Он сказал, что я стал таким же, как во время нашего первого знакомства.

Джек начал пропускать репетиции из-за проблем с наркотиками. Он просто отрубался и не помнил, какой сейчас день, месяц и год. Он врал мне, врал изощрённо и подло. Я всегда выводил его на чистую воду, потому что сам был наркоманом. Я отправил его в феерический запой и поил водкой всю неделю, чтобы яд окончательно покинул его тело. Это был единственный известный мне верный способ снятия ломки. Он постоянно блевал, дристал и требовал дозу; он верил, что один маленький укол поможет ему бросить. Тогда я насмотрелся много всего нелицеприятного, радуясь, что пока ломка обходила меня стороной. Потом мне казалось, что я делал всё из чистого эгоизма, чтобы доказать себе, что я не такое говно, как Джек, что я ещё не так опустился. Я снова был святым, белым и пушистым.

Пока Макс откисал в Таиланде я работал над новыми аранжировками песен. Мы все работали. А Макс говорил, что его работа — это быть собой, это думать и жить, потому что без этого он не выдаст ни одного осознанного текста. Я ему в этом плане завидовал. Его голос всегда с ним.

Наши взгляды на музыку начали сильно расходится: мне хотелось гнуть свою линию, а он же больше ударился в сторону востребованного мейнстрима, как мне казалось. И это был первый момент осознания, когда я с ужасом понял, что он не моя родственна душа, а совершенно отдельная цельная личность. Отсюда и росли корни наших разногласий. Все эти споры о природе нашей музыки просто выбивали меня из колеи. По возвращению мы крупно повздорили. Нам обоим вообще противопоказано ссориться. Мы овны по гороскопу и будем идти до последнего. Мы весьма талантливы на оскорбления, мы знаем, где у каждого из нас болит, чтобы вовремя туда ударить. Наверное, это одна из тех причин, почему мы так долго оставались вместе: никто из нас не хотел видеть другого в качестве своего врага. Страх — самый прочный клей для взаимоотношений. Мне было бы страшно, если бы такой человек, как Макс Тот стал вдруг моим злейшим врагом, ему бы хватило сил уничтожить меня и стереть в порошок. И не потому что он сильный, просто знает меня лучше других.

Тогда поздним вечером я нагрузился до беспамятства в баре в Сохо. Не помню, как вернулся домой, но у меня ещё хватило сил нашарить в шкафу бутылку «Белой лошади». Я всадил её всю… Врагу бы не пожелал такого счастья. Как проснулся в реанимации, я тоже уже не помню. Говорят, от такого умирают, но в молодости у меня было просто конское здоровье. Было…

Я давал интервью, сидя в гримёрке перед большим сольным концертом. На столе стояла бутылка «Джека», на серебряном блюдце — ровные дорожки кокаина. Я знал, что всё это дешёвая показуха, но решил держать свой имидж и проявить немного изящного позёрства. Я всё ещё не чувствовал себя рок-звездой, да по сути и не являлся таковым; я сидел на антидепрессантах и страдал мигренями. После концерта я собирался ехать домой и спать. Я надел круглые очки, чтобы журналистка не увидела, что я не упорот. Меня очень утомляло всё вокруг. Я не любил интервью, потому что там меня обычно спрашивали вовсе не о том, что мне хотелось рассказать миру. А в целом, это очень бессмысленное занятие, потому что всё, что я хотел сказать, я излагал в своих песнях. Но люди были готовы урвать даже подобные словесные подачки, несмотря на их бренность.

— Будешь? — спросил у журналистки, указывая на тарелку с коксом.

Она покачала головой. Мне показалось, что она меня боится. Я никогда не думал, что могу выглядеть как псих или просто животное.

— Вы проделали трудный путь к славе. Что вы чувствуете сейчас? — спросила она, ёрзая в кресле.

Я рассмеялся, подумав о том, что она вся течёт от страсти и отвращения ко мне.

— Я не думаю, что он завершён. Мы покорили Европу. На очереди весь мир.

— Вы — первая рок-группа из России, имеющая такой успех. Как вам это удалось?

— Я бы не сказал, что первая. Наверное, были и другие, но я их не помню. Я бы соврал, если бы сказал, что это была случайность. Нам пришлось приложить большие усилия: пот, кровь, слёзы. Всё воздается. Не бывает напрасной траты энергии. Остаётся только верить в себя или застрелиться.

«Боже, что за бред я несу», — думал я тогда.

— В вашей музыке встречаются мистические мотивы. Это какие-то элементы русского фольклора?

Я рассмеялся. Мне вдруг показалось, что слишком много нездорового смеха для этого интервью.

— Нет. Это всё из моей головы. К тому же в новом альбоме будет больше социальных тем, психологических изворотов сознания и межличностных проблем. В целом, мистика — это просто метафора. И упоминание в моём творчестве бога, тоже ничто иное, как метафора. Кстати, а вы не задумывались, что бог сам по себе тоже является лишь метафорой?

Она ничего не ответила, переходя к следующему вопросу.

— Откуда вы черпаете вдохновение?

— Из жизни. Я могу проснуться под столом с диким желанием творить. Я вижу на улице проститутку и пытаюсь прочитать её жизнь по глазам. Я смотрю на мёртвого голубя на асфальте, и мне хочется летать. Я просто выдумываю какую-то историю из головы или собственных снов. Всё, что угодно может послужить идеей для новой песни.

Потом она спрашивала меня про личную жизнь, я сказал, что одинок и верю в любовь. Мне просто посоветовали именно так отвечать на данный вопрос. Я не хотел раскрывать все карты. На тот момент у меня была подружка-француженка, которую я подцепил на одной из вечеринок. Но я не думал, что у нас было что-то очень серьёзное.