Заза Бурчуладзе - Надувной ангел

Грузинские деревни испокон веку были богаты лекарями и волхвами. Здесь всегда найдутся чудотворцы, которые раскрывают закрытую судьбу, восстанавливают разрушенные семьи, находят пропавших или их могилы, возвращают сбежавшего супруга, готовят талисманы на довольство и от сглаза, оплодотворяют бездетных, делают лекарство против старости и рака – из ослиного мозга, волчьей лапы, вороньей печени и т. д.

Кроме лекарей Грузия славится обилием икон, источающих миро. Здесь часто можно встретить чудотворную икону или фреску, струящуюся маслом, яко ароматы источают благоухания, и чудодейственно исцеляющую страждущих. Однако с отцом Маврикием была совершенно другая история – он и сам лекарь, и миро источает, яки масло (это масло немного попахивает машинным, но кого это интересует). К тому же он словом своим служил делу доброму и, что самое главное, безо всякого вознаграждения.

А история эта началась так: как только Горозии и Гурджиев выехали из Сабуе, Гогия поплелся домой, выписывая восьмерки. Чача так дала ему по шарам, что он еле держался на ногах. Хотя голову сохранил свежей. Знатоки знают – некоторые напитки укрепляя все члены, расслабляют душу; другие же наоборот, то есть душу в высшей степени окрепляют, а члены ослабляют. Однако известно, напиток тогда хорош, когда расслабляет и душу, и члены. Вошедшего во двор Гогию радостно встретила дворняжка Джибо.

– Уйди, Джибо, – отогнал ее ногой, – не до тебя мне. Поднялся на второй этаж, потряс спящую жену

Марту – она же Матико, – которая давно была прикована к постели. Ее красные распухшие ноги будто обожгла крапива, а из язв сочилась жидкость. У Матико были сросшиеся брови, крошечный носик, короткий лоб, узкие губы и чуть заметные усы. Грузная была женщина, с пышными руками. Чем-то походила на медведя. Гогии почти не было видно рядом с ней. Эта женщина-гора страдала больными ногами.

– Матико, ты спишь?

– Где ты шлялся?

– Вставай, – начал подгонять Гогия, – вставай быстро.

Та и не думала шевелиться, решив, что муж нажрался с утра пораньше. Правда, странно горящие глаза Гогии несколько ошарашили ее, и она спросила (хоть и была крупная женщина, но сердечко было маленькое):

– Ты скажешь или нет, что случилось?

– Чудо!

Матико только сейчас заметила стакан в руке мужа:

– Че там у тебя в стопке, водяра, что ли?

– Какая водяра… Миро это.

– Ах так, да? – Марта скинула с себя одеяло. – Сейчас я тебе покажу чудо!

– Обожди, женщина, обожди, дай сказать… – Гогия посмотрел на опухшие ноги жены, торчащие из-под ночнушки, и поднял стакан вверх. – Сколько ни пей, стопочка эта остается полной. Это называется… – нахмурил лоб, но никак не мог вспомнить название. – Черт! Называется как-то. Забыл.

– Это как раз для тебя.

– Ты слышишь меня, нет? Говорю, что остается полной . Давеча чувак пришел в Хмала… – почему-то Гогия не посмел соврать, хотя предпочел поделиться только частью правды. – И, в общем, сейчас он там молится.

– А тебе-то что, пусть молится, ничего с ним не будет.

– Что еще с ним может быть, – Гогия поставил полный стакан на стол, – дохлый как будто.

– Дохлый? – У Матико в голове пробежала плохая мысль, она невольно прикрыла одеялом ноги. – Не ты ли…

– Таким и был, – Гогия прервал ее, – и сейчас он там. Стоит в темноте и хрипит, глаз один… красный.

В подтверждение своих слов хотел показать жене кусок газеты; пошарил в карманах брюк, но не нашел.

Сложно сказать – Марте от мужа сообщилось волнение или одолело простое любопытство; она снова скинула с себя одеяло:

– Дай руку, помоги.

Медленно двинулись в сторону Хмала-Церкви. Сложно было Матико идти – одной рукой она опиралась на костыль, с другой стороны ее поддерживал Гогия. На плечах – бумазейный пестрый халат в цветочек. Неслушающиеся, больные ноги засунуты в галоши со смятыми задниками. Медленно покачиваясь из стороны в сторону, она тяжело ступала по просеке. Шедшая рядом с ней Джибо отрабатывала свой собачий долг, равнодушно облаивая соседских псов через забор. Растекавшийся из часовни смрад Матико почувствовала издалека.

Заглянула в церковь, но ничего не смогла разобрать, кроме красной точки, висевшей в воздухе в самом темном углу. Из глубины церкви доносилось тихое пение: «…Господи, даруй мне ручьи слез, поминание смерти незабвенное и мягкость сердца, ибо стал я кроток…»

Убедившись, что все тихо, Матико зашла в часовню. Приблизилась к стоящему в темноте и, как следует разглядев его, черного и мироточащего, вмиг окаменела. Нугзар резко замолчал, опустил единственный глаз на опухшие и больные ноги Матико, поставил на них красную точку и захрипел:

– Молюсь Тебе, Боже наш, немощного раба Твоего посети Твоею милостью. Да, Господи, пошли с Небес Твою целительную силу, коснись ее тела, угаси жар, укроти страдание и всякую немощь, в ней таящуюся. Будь врачом Твоего раба, воздвигни ее с одра болезни, с ложа страдания в здравии и крепости. Даруй ее Твоей святой Церкви угождающей и творящей Твою волю!..

При этих словах немочь в ногах мгновенно покинула Матико. В экстазе она бросилась на колени, поклонилась лекарю и уверовала в него. Гогия был готов поклясться, что от неведомой силы, сошедшей в это время на Матико, его жена даже слегка похорошела. И действительно, в тот момент Матико больше напоминала медвежонка, нежели медведя.

После этого слух о способностях отца Маврикия разлетелся мгновенно. Это было его первое сотворенное чудо в Хмала. С того дня он оттуда не выходил, стоял день и ночь в темном углу и молился, не переставая. Между делом даровал всем то, чего им больше всего не хватало, – скромность, покорность и кротость, дабы шли они по жизни правильной дорогой.

Что с того, что отец Маврикий безжалостно вонял. Мало того, поскольку маслом его никто уже не смазывал, он потихоньку начал сохнуть, ноги и лицо подернулись мхом, а плоть сходила ошметками, так что кое-где и кости проглядывали. Но кто обращает внимание на подобные мелочи, когда дело касается чуда?

Одним субботним вечером, когда Нино принимала душ, Нико валялся на диване перед телевизором и смотрел «Постскриптум», показывали сюжет о чудотворце где-то в Сабуе. Чего только не рассказывал и стар и млад об отце Маврикие. Как он исцелил их одним лишь словом после длительной и тяжелой болезни. Рассказывали, как прозрели слепые, услышали глухие и заговорили немые… Показали и Хмала-Церковь, все такую же старую и маленькую. Вокруг нее толпилось море людей, как при обходе Каабы паломниками во время хаджа. В часовню тянулась нескончаемая очередь страждущих. Наконец показали и самого отца Маврикия, хрипящего в тени часовни: «…Господи Боже наш, наказуй и паки исцеляй, воздвигая от земли нища, и от гноища возвышай убогого, милостивне исцелял еси болящия, и немощныя, отпустив им грехи. И ныне рабом Твоим, в немощи душевней и телесней зле страждущим, исцеление даруй, подай им оставление грехов: и уврачуй всякую язву, всякий недуг и всякую болезнь их…» Нико показалось, что он еще сильнее почернел и усох. Сильно отросшие волосы стояли дыбом, как папаха, лицо поросло мхом, а красный глаз сверкал еще ярче. По окончании сюжета ведущий сказал из студии: