Саймон Ингс - Бремя чисел

Прибывает посылка с книгами.

Когда мы вошли в дом, сын Елены уже крепко спал. Она осторожно положила его в плетеную колыбельку и отправилась на кухню готовить чай. Вернувшись, она поставила передо мной поднос с чашками.

— Я рада, что вы ответили на мое письмо. То есть… я хотела сказать, что рада вашему приезду. Рада, что вы помогаете нам, что приехали сюда как сочувствующий нашему делу.

— Главным образом меня привело сюда желание разыскать вас. Вы хорошо спрятались, — ответил я.

Она села за стол.

— И теперь вы нашли меня?

— Думаю, я не единственный, кого потрясло случившееся, — произнес я. Если она держится вежливо, то чем я хуже?

— Нет, я не думаю, что вы единственный. — Похоже, она ничего не боялась. — Вы знаете, что меня официально оправдали?

— Вам от этого легче?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет.

Что ж, пусть живет со своей трагической ошибкой. Разве важно то, что она хотела сделать? Да, верно, в итоге ФРЕЛИМО оказалось под советским влиянием, но кто поручится, что параноики, правящие ЮАР, отказались бы от попыток давления на своего независимого соседа? Не слишком многого добились Советы в этой части Черного континента. Они даже не смогли включить Мозамбик в свою социалистическую сферу развития. То, что они ввозили сюда под видом экономической помощи, было даже худшего качества, чем наши собственные товары. Поэтому какое, к черту, это имело значение?

— Я рада, — повторила Елена, — что у меня появилась возможность рассказать вам о том, что случилось на самом деле.

Она воображает, что делает мне подарок своим признанием. Пожалуй, она еще скажет, что хочет отблагодарить меня за то, что я ее выслушал. Слава богу, этого не произошло.

— И все-таки я вам не верю, — сказал я.

Елена пожала плечами.

— Хотите знать почему?

И я поведал ей о том, что Жоржи Каталайо рассказывал мне о ее матери.

— Он бродяжничает по всей Европе, оставив вас и Мемори гнить в этой глуши. Он никогда не вспоминает о семье. Меняет любовниц. Без конца произносит зажигательные речи. И вдруг, совершенно неожиданно — можно сказать, на другом краю света — вам, Елена, в руки вкладывают пистолет. Ваша мать лежит на полу, истекает кровью и кричит от боли.

— Откуда вам это известно?

— Я уверен, вы винили его в не меньшей степени, чем он винил вас.

— Вы посторонний человек, вы не член нашей семьи. Вы не имеете права…

— Как-то раз он произнес одну речь. О том, что мужчины и женщины в его родной стране ненавидят друг друга. Видите, он все прекрасно понимал. Это мой подарок вам. Я пришел сюда, чтобы сказать это. Он знал, что случится, и когда все произошло, знал, что это сделали вы.

— Сэм Каланге утверждает, что вы задумали убить его.

Я подумал, что наш обмен любезностями окончен, однако ошибся. Когда я собрался уходить, Елена «угостила» меня этим подарком.

— Что вы сказали?..

Елена пожала плечами.

— Он говорит, что вы якобы заплатили Редсону, чтобы тот инсценировал наезд на него. Хочет, чтобы люди подумали, будто его не случайно задавило землеройной машиной.

Я не знал, что сказать в ответ на это.

— На вашем месте я бы не стала особенно беспокоиться по этому поводу. Все равно вы ничего не можете сделать.

С этими словами Елена закрыла за мной дверь.

Настала моя очередь ходить по городу после заката с опаской.

Как же отреагировала на это Нафири?

— Не обращайте внимания. Вы тут ни при чем.

Мне показалось, будто президент Чиссано хмуро кивнул в знак согласия с полудюжины одинаковых настенных портретов. Сквозь тонкую бумагу упрямо, словно кошмарный сон, проступала надпись: ОГОНЬ РЕНАМО.

Кабинет партийного руководителя Голиаты недавно обзавелся предметами роскоши — теперь здесь стояли, исполняя роль стульев, старые мешки из-под бобов, набитые травой. Мы с Нафири «уговорили» полбутылки «пауэрса», малавийской тростниковой водки, за которую было заплачено квача из пресловутой жестянки. Еще одна особенность экономики Голиаты.

— Я действительно попал в беду? — поинтересовался я, чувствуя, как мне становится не по себе при мысли о словах Елены. От «сочувствующих», да и от многих других я был наслышан о том, как из-за чьих-то вздорных измышлений людям приходится бежать в саванну, где они пропадают навсегда.

— В беду? Никакой беды нет, — улыбнулась Нафири. — Если, конечно, план удастся.

Она закрутила бутылку крышечкой.

— Первая смена караула, — напомнила она.

Я подхватил свой автомат и поднялся по лестнице на крышу. Итальянскую землеройную машину круглые сутки охранял вооруженный пост из числа местных жителей.

Трех часов, проведенных в одиночестве после наступления темноты, оказалось достаточно, чтобы убедить себя: похоже, я вляпался в неприятную историю. Нафири недооценивала серьезность ситуации, ею владели безумные, хотя и романтические планы восстановить Голиату: все улицы будут полностью расчищены от завалов! Ее брат Сэм, напротив, был умен, прагматичен и имел опыт провинциального политика.

Было бы ошибкой ассоциировать Нафири только с партией, а ее брата — с матсангас. Если напуган Сэм, то и нам есть чего бояться.

И Елена, и Нафири убеждали меня, что ничего уже нельзя сделать. Однако кое-что сделать я все-таки мог. И после того как меня сменили на посту, я это сделал.

Крадучись, под покровом ночи мы с Сэмом Каланге двигались к своей цели. Люди, следовавшие за нами, представляли собой странное зрелище: отцы, ищущие своих пропавших сыновей. Тех самых сыновей, которые, видя, какой оборот приняла война, предпочли скрыться в неизвестном направлении. Опасаясь вампиров и вурдалаков, которыми якобы кишат местные кладбища, мы старались держаться поближе друг к другу; ночной пир в этом месте сродни Хэллоуину. Того и гляди нагрянет всякая нечисть.

Мы с Сэмом приготовили костер. Когда я зашел к нему и согласился на эту встречу, в наших отношениях появилось нечто новое — пусть даже взаимная трусость, не более того, но все равно это стало чем-то вроде мостика между нами, разговаривать с ним стало определенно легче. Сэм рассказал, что, когда власть над Голиатой перешла от него к Нафири и ФРЕЛИМО, он надеялся возглавить политическую оппозицию, а поскольку Родезия контролировала РЕНАМО, последняя претендовала на роль такой оппозиции. Однако сейчас, когда Йоханнесбург проводит политику «тотальной стратегии», вещи утратили всякий смысл. РЕНАМО как армии больше не существует. Она выродилась в карательные отряды, которыми командует невежественная солдатня. Это настоящий сброд: психопаты, сидящие на амфетамине, обторчавшиеся ублюдки с мускулистыми ногами спринтеров.

— Откуда к ним поступает эта наркота? — спрашиваю я. — Неужели мешки наркотиков сваливаются с неба? Или ее выдают за боевые заслуги?